- Понял, - хмуро сказал Гош. - Когда встанет солнце.
- И радуйся, что не убили, - посоветовали ему на прощанье.
- Я весь в слезах, - ответил Гош, убрал оружие и захлопнул дверь.
Когда взошло солнце, он погрузил в "Лендровер" свои нехитрые пожитки и выехал за город, так и не решив еще, куда держать путь. В принципе, он рассчитывал найти приют в одном из окрестных сел. Деревенские уже почуяли, что от городских добра не жди, и могли бы пригреть беглеца хотя бы в знак протеста. Но все расставила по полочкам засада. Тула решила закрыть проблему раз и навсегда и все-таки убить неудобного парня, который поначалу вел себя, как крутой, а потом отчего-то расхотел быть как все.
Машину ему сначала превратили в дуршлаг, а потом окончательно разнесли из гранатомета. Если бы не лес, начинавшийся прямо у дороги, Гош вряд ли ушел бы живым. Проклиная тупых идиотов, он удрал в чащобу и долго плутал, думая, а не расплакаться ли ему. Но вместо этого замерз, обозлился и за считанные часы полностью утратил с большим трудом восстановленное за прошедшие месяцы человеческое обличье.
Дни и ночи он старательно вытравливал из себя агрессию. Применяя немудреные психотехники, учился быть человеком. Оказалось - зря. Как он "проснулся" таким же волчонком, что и все остальные, так он им и стал опять. Немного холода и голода, много опасности для жизни, и очень горькая обида. Идеальные условия, чтобы действительно стать как все.
К вечеру Гош выбрался на окраину города. Тула что-то шумно праздновала, может быть даже избавление от него, любимого. По улицам носились машины, поэтому Гош не рискнул идти дальше, а заночевал в какой-то развалюхе. Слава Богу, внезапно наступила оттепель, и он не совсем закоченел. Утром проверил оружие и двинулся восстанавливать справедливость, как он ее теперь понимал. Точнее - не теперь, а снова, но особой разницы по результатам эти понятия не имели. Просто в начале пути Гош отмечал, какие вокруг славные лица, и как они не вяжутся с кошмарным внутренним содержанием, точнее - полным его отсутствием. Отмечал даже когда в эти лица стрелял. Тула его от желания вникать в тонкости вылечила.
Еще, наверное, дело было в том, что когда-то в прошлой жизни Гош уже бывал в этих местах, и они ему активно не понравились. С верхнего этажа редакционного комплекса, единственного двенадцатиэтажного здания в округе, Гош тогда увидел распластанный по земле городишко под тяжелым осенним свинцовым небом. Впечатление осталось жуткое. Его не исправила даже великолепная коллекция "голландцев" в музее. А удивительный оптимизм и жизнелюбие местного населения только усиливали боль от понимания того, что так жить нельзя. Какого черта Гош делал в Туле, память не сообщала. Она хранила только музейную живопись, обрывки разговоров и тяжкое ощущение того, что места эти прокляты. Дальше на северо-запад лежал отравленный Новомосковск, город большой химии, где каждый пятый ребенок был от рождения болен, а каждый третий заболевал потом...
Гош помотал головой, плотнее ухватил оружие и в два прыжка оказался на другой стороне улицы. Воспоминание могло и подождать. Оно все равно ничего не проясняло в том, кто он был, чем занимался, и как его звали. А вот насущная проблема кормления, моторизации и рекогносцировки отлагательства не терпела.
В неприметном гараже он отпер бронированный "Тахо". Завел двигатель, врубил на полную отопитель, вывел машину во двор от греха подальше, чтобы не угореть. Слопал банку тушенки и блаженно прикорнул чуток. Потом умылся снегом и поехал на войну.
Он терроризировал город, пока не пришли в негодность жесткие вставки в простреленных колесах. А так как по колесам ему в первый раз попали очень нескоро, то успел он оттянуться всласть. Налетал, стрелял, и тут же обратно. Снова налетал, снова бил на поражение, и опять скрывался. Вогнал обидчиков в трепет, потом в ужас, потом в настоящую панику. Распустились почки, запели птицы, пробивалась трава. А Гош все отводил душу. Даже сам с собой заключил пари, отгонят его от города до конца весны, или нет. И вдруг почувствовал, что устал. Жизнь научила Гоша стрелять и запугивать, но это точно было не его. Он всего лишь хотел, чтобы к нему никто не приставал. А в реальности сам превратился в ходячую проблему для окружающих.
Наступил май, неожиданно жаркий и сухой.
- Что-то я не то делаю, - сказал Гош, выводя напильником очередную метку на прикладе.
Пересел в трофейный "Рейндж Ровер", лихо пронесся через город, стреляя направо и налево, чтобы не рискнули догонять, и вывел машину на узкую и раздолбанную местную дорогу. Обходной маневр, а то еще догадаются, что на самом деле он скоро повернет к Москве, и придумают какую-нибудь пакость на трассе. Волей-неволей Гош добился прогресса на тульской земле. В захваченной им машине уже стояла рация. К сожалению, разбитая.
Или к счастью. Потому что если бы Гош смог контролировать эфир, он не попался бы в лапы к объездчикам, которых Тула чуть ли не со слезами умоляла сделать что-нибудь с проклятым умником, окончательно сошедшим с ума.
* * *
- Регуляторы, в седло! - крикнул Цыган. И захохотал.
- Кто такие регуляторы? - спросил тихонько Сан Сеич. - Мальчишки теперь себя по-другому и не называют... Что за заразную историю ты им подбросил?
- Долго объяснять, - лукаво улыбнулся Гош. - А если в двух словах - Дикий Запад.
Сан Сеич проводил взглядом удаляющееся стадо.
- Похоже, - кивнул он.
- Сюда бы пару-тройку хороших пастушьих собак... Парни делают слишком много черновой работы. Собаки могли бы помочь. Кавказские овчарки или туркмены. Если пошарить по окрестным лесам, наверняка отыщется целая стая. Только вот как к ним подступиться теперь...
- Как бы они сами к нам не подступились, - заметил Сан Сеич. Знаешь, слава Богу, что хотя бы проблема диких собак перед нами не стоит. Я себе представляю, что будет, если на ферму явится банда оголодавших волкодавов...
- Н-да... - пробормотал Гош. - Об этом я как-то не подумал. Слушайте, доктор, а я ведь действительно не видел ни одной серьезной псины. Так, шавки по улицам бродят... Ну, конечно же! Обида какая...
- Что такое?
- Я, кажется, знаю, куда в городах подевались все более или менее опасные собаки. Когда они совались к людям, их просто отстреливали. Горожане для забавы лупят все, что движется. У них просто какая-то неуемная страсть к пальбе.