— Но что же именно? Что не получилось? — вспыхнув всем лицом, настаивала она. — Скажите, Александр Леонидович — что у нас с вами не вышло?
Глаза ее, как всегда после грима, особенно жарко сверкали, пылали щеки.
— Я хорошо запомнила все, что вы говорили мне о моей Марии. По-видимому, Юрию Михайловичу вы сказали совсем другое?
Она понимала, что именно сейчас, в эту минуту, вот в этой нечаянной очной ставке с Румянцевым перед заведующим труппой, решается ее будущее. И, понимая это, она боролась настойчиво, решительно, отчаянно, — от тайных, понятных только одному Румянцеву угроз, прибегла к столь же скрытным примирительным убеждениям.
— Ну, Саша! — пересилив себя, она назвала его прежним, товарищеским именем и почти умоляюще взглянула на него. — Забудем всякие глупости и обиды…
— Вот что, товарищи! — вмешался худрук со своими обычными твердыми, хозяйскими интонациями в голосе. — Вы доверьтесь оба моему арбитражу. Назначим новую репетицию, я приду посмотрю… И мы тогда с вами вместе, Александр Леонидович, окончательно обсудим, решим… Согласны?
Румянцев с легкой улыбкой смотрел себе под ноги. Наташа теперь жадно следила за ним, она мысленно внушала ему: «Одумайся Саша!.. Не может быть, чтоб ты сам не стыдился всего, что говоришь… Да ну же, Сашка!.. Будем опять работать вместе, и я все забуду».
Фойе опустело. Лишь изредка через зал пробегали последние, задержавшиеся после спектакля артисты.
— В театре у нас три Гирея, — лениво цедя слова, произнес наконец Румянцев. — Признаюсь, я не вижу оснований менять свое решение. Но вы, Юрий Михайлович… если вам так сильно хочется… вы можете сделать пробу с любым из двух остальных Гиреев. Желаю успеха!
Он откланялся и ушел.
«Конец! — поняла молодая танцовщица. — Это конец! Я проиграла свое сражение… Какой Румянцев негодяй!» Она стояла перед худруком с низко опущенной головой.
— Пойдемте, — услышала она и почувствовала, как Сатрап притронулся к ее локтю.
Они медленно двигались знакомыми лестницами, переходами, коридорами. Оба молчали. И только там, где ему надо было свернуть к своему служебному кабинету в боковом подъезде, он взял ее за руку, сказал:
— После сегодняшнего спектакля я уж нисколько не сомневаюсь в вас. Может быть… да нет, не «может быть»! — поправился он. — Я твердо уверен: что у вас не получилось с Румянцевым в прошлом году, безусловно получится в этом сезоне! Вот увидите!
Но Наташа от этих его слов пришла в необъяснимое, непостижимое бешеное неистовство. Она лишилась даже дара речи от возмущения и только бурно, негодующе мотала головой.
— Да что с вами? — воскликнул он, невольно отступая на шаг, но не выпуская ее руки. — Ну, полно, полно… Александр Леонидович, конечно, зря сегодня так заупрямился, и я понимаю, как это обидно… Но все-таки, все-таки не надо преувеличивать… Я уверен, что и сам Александр Леонидович…
Он принужден был умолкнуть, не закончив фразы, — таким гневом и отвращением были полны ее глаза.
Он выпустил ее руку, и она побежала прочь, побежала так стремительно, точно боялась погони за собой.
7. Так надо!
Наташа выскочила за дверь служебного подъезда, огляделась влево, вправо, — Толи уже не было.
Ушел! Не дождался…
Прямо против крыльца на той стороне улицы за многослойной кисеей густо падающего снега светилась одна из просторных витрин универмага с пестрыми, волнисто раскинутыми шелками. Густой снегопад ничуть не скрывал многоцветной витрины и придавал ей еще больше привлекательности.
Ушел Толя… Машины пробегали мимо, и в качающемся на бегу свете их фар метались озаренные и точно испуганные пушинки.
Постояла Наташа на крыльце, глубоко вздохнула, потом улыбнулась собственным мыслям и медленно двинулась в путь.
В ту же минуту из-под крытой боковой галереи выбежал ей навстречу Толя. Она вскрикнула обрадованно, а он, переняв чемоданчик и взяв ее под руку, уже сыпал на ходу без умолку:
— Сколько помню, всегда меня из-за вас засыпает снегом по макушку… Дверь хлопает и хлопает… Кто только не прошел! Все прошли. А принцессы Флорины нет и нет…
Он жаловался, а лицо было восхищенным и благодарным.
— Поздравляю, Наташа!.. Успех, большой успех, все сегодня про вас говорили…
— Идемте скорее… А я смотрю — вас нет… Такая, думаю, досада! Ой, Толя, если бы вы знали, что сегодня было!.. Ну, это потом… Сейчас идемте в кафе, там поговорим.