Однажды во дворе дома Толя встретился с Алешиным отцом — Петром Степановичем.
— А у нас новость, — сказал Петр Степанович, — Алешу ждем!
— Алешу? — поразился Толя. — А почему? Что случилось? — встревожился он.
— Да ничего не случилось. Ну, может человек в отпуск приехать, навестить отца с матерью?
— Когда он приезжает? Что пишет?
Несколько раз после этого Толя заходил к старикам Громовым — нет ли новых писем от Алеши?
Выходило, что в начале июля, в сроки, когда Толя, быть может, уедет уже на летнюю практику, Алеша будет в Москве. Экая досада! Неужели не придется и свидеться?
В одну из встреч с Наташей Толя поделился с нею и этой новостью и этим опасением. Он показал ей фотографическую карточку, нарочно выпрошенную у Петра Степановича на два дня: Алеша в зимний день на кладке стен высокого здания — в холщовом фартуке поверх ватника, в шапке-ушанке, в больших истертых рукавицах.
Наташа долго всматривалась в фотокарточку, потом несколько раз переводила взгляд с карточки на Толю, как будто сравнивая.
— «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», — почему-то вспомнила она начальную фразу толстовского романа.
В ответ на Толино молчаливое и вопросительное недоумение она рассмеялась, сказала, что оба друга — Алеша и Толя — удивительно похожи… Нет, нет, не лицом, не внешностью, а внутренним обликом, характерами, всеми движениями чувства и мысли.
— Каменщик! — снова склонилась она над фотокарточкой. — Уже не токарь больше, как мечтал с детских лет, а строитель-каменщик. И, видать, доволен, горд… Смотри, сколько достоинства, уверенности, силы! Или мне это только кажется?.. Как по-твоему?
С тайной радостью вслушивался Толя в это «ты» — совсем недавно она стала называть его на «ты» — и так же скрытно подумал о сердечной, с детских лет, дружбе Наташи с Алешей. В письмах еще кое-как можно было обходить свою тайну, умалчивать о негаданном своем счастье, — а приедет Алеша, и тайна эта тотчас сама собою откроется перед ним… Как он ее примет?
Наступила экзаменационная сессия. Толя успешно сдавал один предмет за другим, и вот уже оставался ему последний экзамен — настолько для него легкий, что он почти не готовился. Толя уходил по утрам из дому с учебником (внутрь толстого учебника вложен Алексей Толстой), отправлялся в сквер против кино «Ударник» либо на пристань речного трамвая и читал, читал, под сенью тополей сквера или на открытой палубе быстроходного катера, читал больше рассказы Толстого, нежели хорошо знакомый учебник.
В одну из таких поездок по реке надумал Толя вдруг сойти с пароходика на промежуточной пристани, вблизи той улицы, где живет Вероника: так давно он не виделся с нею!
И даже дома у Вероники он встретил все того же Олега Ивановского. При появлении нового гостя Ивановский поднялся со стула, стоял молча и выжидательно. Вероника оставалась на диване, в своей излюбленной домашней позе, подогнув под себя ноги. Озорные светлячки резвились в ее глазах.
— Толя!.. Олег!.. — сказала она после продолжительной паузы. — Что вы так глазеете друг на друга, точно лермонтовские герои перед ссорой?
Оба молчали.
Вероника рассмеялась, сказала, что ничего не остается, как сейчас же принести чай — спасительное средство любой хозяйки в щекотливую минуту. Она так и сказала: «в щекотливую минуту», не только не таясь, не маскируясь, но с удовольствием, с насмешливым вызовом подчеркивая особенность встречи двух противников.
Лишь только она вышла, Ивановский сказал:
— Послушай… Принесут сейчас чай, придется разговор поддерживать, может быть, даже любезничать друг перед другом, точно оба обрадовались встрече?.. Думаю, не по душе это и тебе… Ты по делу сюда или так, случайно?
— А зачем тебе?
— Из самых лучших побуждений спрашиваю. Если по делу, я немедленно исчезну. Если без дела, тогда ты сматывайся отсюда.
Толя не успел ответить, — Вероника вернулась с подносом, на котором принесла и чайник, и посуду, и коробку с печеньем, и бумажные салфеточки.
Сели за стол все вместе. Вероника оживленно исполняла обязанности хозяйки, одинаково расположенной к обоим своим гостям. Но по временам, — так казалось Толе, — по временам она украдкой бросала ему взгляд, полный лукавого блеска. Взгляд этот мог означать: «Сердишься!.. Ну, мало ли что бывает между людьми!.. Учись у меня и выдержке, и достоинству, и любезности». Выпили по чашке чаю. Вероника предложила еще.
— Спасибо, — отказался Олег. — Я теперь пойду.