Толя, охваченный в большей мере чувством ликования, чем удивления, дожидался новых и новых слов, которые могли бы подтвердить, что он не ослышался.
— Тоже из новоселов, — говорил Алеша. — Штукатуром там работает.
— Озорная? — почему-то шепотом спросил Толя, рассматривая из чужих рук фотокарточку.
— Нет. Решительная, энергичная, — да.
— Высокая?
— Чуть ниже меня. В общем, высокая.
И еще много других вопросов задавал нетерпеливым шепотом Толя, с каждым из них становясь все свободнее в жестах, в движениях.
— А у меня… Знаешь, у меня тоже… — решился он наконец. — Ты вот что, Алеша… ты давай садись…
Оба снова уселись за стол. Толя поднял бутылку, разглядывая на свет, хватит ли там еще вина. Разлил в два бокала поровну весь остаток, пожалел, что бокалы получились неполные.
— Выпьем! — предложил он. — Давай, Алеша, выпьем за наших девушек.
Выпили, после чего Толя зашагал быстро взад-вперед по просторной кухне, стал рассказывать, — все еще не называя имени, — как любил он одну девушку, любил давно, ничуть того не подозревая, любил, как это ни странно, втайне от самого себя. Волнуясь, путаясь в словах, пробовал объяснить, как это у него получилось так по-особенному, так необыкновенно.
Алеша наблюдал за ним с улыбкой, чуточку насмешливой. Но вот, — казалось Алеше, — без всякой видимой связи стал Толя вспоминать, как он был в театре, на балетном спектакле «Спящая красавица», и как Наташа Субботина в том спектакле танцевала большой классический дуэт, и как потом, после спектакля, они вместе пошли в кафе ужинать…
Тут Алеша ринулся к нему, ухватил его крепко за руку.
— Да перестань ты мотаться перед глазами, ровно маятник! — крикнул он. — Стой!.. Мы с тобой за кого выпили сейчас?.. За Наташу, что ли?
Ему не понадобилось ответа, — он увидел подтверждение своей догадки на лице у друга.
Алеша вернулся за стол, некоторое время сидел молча, с задумчивой улыбкой. Голова и плечи его были озарены косыми, пробившимися сквозь теснины крыш, лучами солнца. Вдруг он тихонько рассмеялся.
— Мы с тобой мальчишками, совсем еще желторотыми школьниками, — напомнил он, — однажды зимой на набережной… Мы тогда на снежный парапет свои портфели положили и прижимались к портфелям грудью… И хвастали своими детскими тайнами. Я — про Наташу, про то, как познакомился с нею в пионерском лагере; ты — про своего отчима, о том, как он таскал тебя по пьянкам, чтоб ты на аккордеоне за деньги играл… Да как же ты… — внезапно поднялся он со строго сдвинутыми бровями, — какой ты мне после этого друг? — И тут же, свалившись обратно на стул, откинувшись на спинку его, захохотал так безудержно и громко, что Толя поспешил закрыть плотнее дверь из кухни. — Вот это новость так новость!.. Ах, черт тебя подери совсем, Толька… Погоди!.. Погоди!.. — И опять он хохотал. — Ну, а если бы я не показал карточки Лиды, ты, значит, так и смолчал бы, скрыл от меня?.. Ну и трус ты, оказывается!..
За открытым окном давно уже стучали молотками плотники на строящемся неподалеку двенадцатиэтажном доме, стрижи отлетали за ранним завтраком и попрятались, из ближайших дворов уже слышались буйные крики детворы, начинавшей свои летние игры в футбол с консервной жестянкой вместо мяча или пускавшейся в нескончаемые гонки на крошечных велосипедиках вокруг дворовой трансформаторной будки.
А карточка с изображением молодой черноволосой девушки в лыжном костюме по-прежнему лежала на столе. Прикосновения к ней или даже одного взгляда на нее издали было достаточно, чтобы вновь и вновь возникали в памяти обоих друзей простые и чудесные подробности, воскресала прелесть тех неоценимых, светлейших минут, какими без счета одаривает жизнь молодое и чистое чувство.
