Она отлично помнила, что сама просила Толю как-нибудь вместе послушать музыку, и вот теперь приходилось отвечать ему таким увертливым, врасплох захваченным тоном:
— Что?.. Рахманинов?.. Да, да, конечно… но я… Это все прекрасно, Толя, но, к сожалению… Вы говорите — восьмого?
Толя где-то очень-очень далеко кашлянул смущенно, потом ответил с достоинством:
— Да, концерт восьмого. Извините, что побеспокоил.
— Нет, нет, — испуганно вскрикнула она, — я свободна восьмого вечером и буду очень рада!.. Толя, слышите?.. Ради бога, не сердитесь на меня, я вам потом все объясню… Слышите, Толя? Даже если я устану до последнего, до чертиков, все равно… Вечер восьмого июля — наш с вами вечер!.. Слышите, Толя?.. Наш вечер! Что бы ни случилось, будем вместе на концерте… Да?..
Они условились — где и в котором часу встретятся. Потом обменялись новостями: экзамены начались; театральный сезон закрылся, но у Наташи особенные обстоятельства, она при встрече расскажет подробно; у Коли Харламова большое несчастье — тяжело захворал отец, с сердцем плохо; а от Алеши пришло первое письмо, Толя непременно захватит письмо с собой, и они почитают вместе…
— Да! Слушайте, слушайте, Толя… Это мне очень важно! Вы не знаете, что можно почитать… ну, какие есть исследования, характеристики, анализы образов пушкинской поэмы «Бахчисарайский фонтан»? Пожалуйста, разузнайте… Хорошо?..
Восьмого июля Наташа с утра работала особенно много. Репетиция была назначена в помещении хореографической школы, потому что театр был занят приехавшей на гастроли в столицу труппой Саратовской оперы.
Румянцев, не жалея ни сил, ни времени, повторял с Наташей дуэт Гирея и Марии. То была большая и сложная хореографическая сцена. Крымский хан и заточенная в глубине роскошных покоев гарема пленница вели меж собою ожесточенный душевный поединок. Хан неистов в страсти, но с благоговейной кротостью молит о любви. Повелитель — он раб. А пленница — царица в непокоренной своей гордости, в непоколебимой верности своим былым клятвам.
Музыка звучит бурно и жарко, когда хан в исступлении и в полузабытьи готов силой сломить сопротивление прекрасной девушки, а она, хрупкая, мечущаяся, как былинка в бурю, изворачивается, извивается в его объятиях, упираясь в грудь противника крепко сжатыми кулачками. А потом в музыке снова слышатся медлительные и печальные мотивы — сила склоняется перед слабостью, неистовство опять оборачивается в кротость, истинная любовь снова ищет только любви, только ответного, со счастьем слитого чувства…
Полина Ивановна и Саша в кратких перерывах между повторами делились множеством замечаний, которые Наташа с жадностью запоминала. Оба платка, что захватила она с собою в сумочку, так увлажнились, что были больше непригодны. Пришлось вытащить из чемоданчика полотенце.
За дверями класса — стеклянными в верхней половине — начинали, как в школьные годы, собираться непрошеные зрители.
Снова маленький отдых. Саша в синих, стянутых резинкой у пояса и у щиколоток рабочих штанах, в белой, заправленной под пояс рубашке и Наташа в хитоне с развевающимися полами неутомимо бродили по залу — как принято отдыхать среди занятий в балетном классе.
— Десять дней такой работы… — сказал он. — Знаешь, сколько это убытков? Хочешь, подсчитаем?
— А ну их! — отказывалась она. — Наверстаем в свое время.
— А все-таки! Для интереса… Хотя бы за одну последнюю неделю! Подобьем итог?
— Давай!
Саша пересчитал, сколько было за последнюю неделю приглашений «налево», от которых они отказались, чтобы беречь силы. Выводило, что он потерял около полутора тысяч дополнительного заработка и она — половину этой суммы.
— И сегодня уговаривали в два места: в Колонный зал и в Зеленый театр, — весело заглядывая в ее разгоряченное лицо, добавил он. — К черту! Еще до отпуска надо окончательно добить Сатрапа, чтобы у него ни малейших колебаний… Есть?
— Есть! — ответила Наташа и тряхнула головкой, туго стянутой голубой лентой. — Обязательно! — подтвердила она свое полное согласие с партнером, подтвердила с вызовом, с горделивой уверенностью в своих силах, со счастливой преданностью тайного, готового к любым жертвам сообщника.
И все бродили, гуляли они по залу — в одну, в другую сторону. Давая отдыхать мускулам, Наташа ступала в балетках во всю ступню, прижимая ладони к бедрам и чуть-чуть раскачиваясь. За стеклами дверей все прибавлялось зрителей.
— А в Зеленый театр мы сегодня все-таки с тобою сходим… Нет, нет, не танцевать, а так, посидеть в публике, отдохнуть, подышать на вольном воздухе.