— Не могу. Ей-богу, не могу сегодня, — встревожилась Наташа. — И чего тебе вдруг вздумалось?
— Я о тебе забочусь. Так работать, как ты сейчас работаешь! Надо и отдыхать с расчетом, сил набираться… «Не могу!» Что за глупости…
Но тут Полина Ивановна похлопала ладонями, призывая к дальнейшим занятиям, и разговор прекратился.
Снова танцовщики повторяли сцену. Был миг, когда Наташа в бешеных кружениях по залу уловила мгновенным боковым зрением, что стеклянная дверь, блеснув пучком отраженных солнечных лучей, открылась и закрылась. Коридорные зрители расступились перед кем-то в почтительном испуге. За вихрем туров мелькнула и исчезла седая голова…
Гирей поймал ускользающую от него Марию, прижал к себе, она выгнулась всем корпусом назад — и теперь отчетливо увидела: стройная, худенькая, гордой и властной осанки седая женщина здоровается с Полиной Ивановной. Троян! Да, да, это сама Троян, у которой с малых лет училась Наташа. Это Вера Георгиевна, знаменитая балерина прошлого, ставшая балетным педагогом, чье слово в искусстве непререкаемо и свято для всех, даже для главного постановщика балетов, даже для самого Сатрапа, при всей его заносчивости.
— Наташа! Рисунок! — окликнула Полина Ивановна после долгого, казалось — слишком затянувшегося, молчания.
Музыкальные такты в неумолимо быстрой ритмической смене не дают никакого роздыху; Мария в ночной тиши гарема не может даже на миг обернуться Наташей в классе, чтобы подглядеть за своими строгими ценителями и в выражении их лиц найти себе одобрение, подкрепиться духом.
«Рисунок!» — о, как понятен Наташе этот сердитый окрик репетитора, раз в классе Троян.
Теперь — ни малейшей поблажки, даже самой ничтожной. Под зорким и непримиримым к любой неточности глазом учительницы — только предельная четкость движений, только идеальная завершенность всех поз, и не деланых, боже сохрани, не старательных только, а одухотворенных, непринужденных и легких, возникающих как бы сами собой, по инстинкту и вдохновению, и певучая гармония всех линий тела в полете. Носок откинутой в арабеске ноги, хотя бы чуть-чуть недотянутый, спина, недостаточно выпрямленная, руки, утерявшие хоть на кратчайшее мгновение выразительность и грациозность, — все теперь будет отмечено, ничто не обойдется без замечаний, без упреков, без окриков, резких, как свист хлыста…
И вот снова близится сцена к концу: отвергнутый и подавленный горем, уходит Гирей. Вконец измученная борьбой Мария едва плетется к своему воображаемому алькову… На сцене в этот самый миг старуха надсмотрщица расстелет свой коврик на полу, чтобы стеречь сон чужестранки…
Теперь наконец Наташа смогла обернуться, глянуть попристальнее на свою старую учительницу: победа!.. Троян — сама Троян! — одобрительно улыбалась ей!..
В этот день по окончании репетиции Наташа и Румянцев отдыхали на скамейке дворового скверика при школе. Милый, незабываемый садик, как все, связанное с ушедшим детством. Вот здесь, на этой самой скамейке, маленькая Наташа однажды в поздний вечер нашла Алешу и Толю. Мальчики долго дожидались ее под густым снегопадом, совсем зазябли, осыпанные снегом, и простодушно признались ей: «Мы прямо из школы. Даже не обедали».
Теперь взрослая Наташа, артистка, сидит на той же скамье рядом с премьером балетной труппы. На нем ярко-синий пиджак, кремовые фланелевого сукна брюки, тугим узеньким узлом повязанный галстук павлиньей пестроты и желтые сверкающие ботинки.
Саша раскачивает чемоданчик меж широко расставленных коленей и ободряет Наташу, молоденькую, так проницательно угаданную им для себя еще на школьной парте, партнершу.
— Ничего не бойся, — говорит он. — Мы свое докажем! Сатрап — понятное дело, чего боится и почему артачится: он жену свою, Томку Коберидзе, оберегает… Чего ради увеличивать число ее соперниц? Понять по-человечески могу, а мириться не желаю. Охота была с Коберидзе в паре!.. Ей уже за сорок, она уже не фуэтэ делает, а лягается… Хватит!.. Оттанцевалась!.. Прорвешься в «Бахчисарай», и я тут же начну расчищать тебе дорожку к «Лебединому», к «Джульетте»…
Наташа слушала молча, со счастливой и утомленной улыбкой, не смея высказывать ни радости, ни сомнений.
— Очень кстати, что сегодня на репетицию Троян занесло, — продолжал он. — Чувствуешь?
И опять Наташа ничего не ответила, с затаенной гордостью припоминая милостивую улыбку знаменитой учительницы.
— Ну, как же с Зеленым театром? — спросил Саша, повернув к девушке голову на сильной, всегда гордо выпрямленной шее.