Все жильцы комнаты со встревоженными лицами кинулись перебирать свои вещи, — нет, кажется, все на месте. Внимательно рассматривали после этого Алешин чемодан, действительно опустевший, зачем-то проверяли его запоры.
— Что касается костюма, — сообщил в интересах истины всезнающий Королев, — украденные вещи здесь ни при чем. Тут в основном часовой фонд, скопленный для тебя, Алеша, ну и небольшой товарищеский беспроцентный заем… Это точно! — с неизменной своей веселостью уверял он.
Самохин с явным раздражением прервал его.
— Перестань трепаться, не до этого! Как теперь быть? — нахмурившись, сердито оглядывая товарищей, спрашивал Самохин. — Сомнению не подлежит — сорочки и блуза исчезли. В таком случае будем искать вора. Если это опять Витька — кончено! Мы не бараны, не овцы…
А в эти самые минуты Глушков был уже на Суворовской. Он прошелся раза три перед большим домом, так хорошо ему запомнившимся. За его многочисленными окнами — дружные семьи, отцы и матери, братья и сестры. Витька, осиротевший с пятилетнего возраста, жил то у одной, то у другой своей тетки, — жил из милости, улавливая чутким ухом всегдашнее затаенное недоброжелательство к нему, негаданной обузе, непрошеному нахлебнику.
Не сразу он набрался смелости и поднялся на второй этаж.
Площадка, выложенная коричневыми и серыми ромбовидными плитками. Дверь, обитая плотным войлоком. Медные шляпки гвоздочков глубоко ушли в мягкую и толстую ткань. И живут же люди, — ветром не дунь на них!
Кого больше хотелось Витьке видеть? Конечно, Раю! Пухлощекая, грудастая, с кротким задумчивым взглядом, она так явственно возникала в воображении всякий раз, как вспоминалось приключение в метельный день. А Катя что, это еще девчонка, совсем дитя.
Еще добрых минут пять постоял Глушков в нерешительности перед самой дверью, потом нажал пальцем на кнопку звонка.
— Я извиняюсь, — сказал он самым предупредительным, удивившим его самого тоном, когда некая старушка в фартуке открыла ему дверь. — Рая и Катя дома? Конечно, простите за беспокойство.
Старушка молча прищурилась на него.
— Покорнейше прошу, бабушка, вы только скажите им — Виктор Глушков спрашивает. Они знают.
Две недели готовился он к первому в своей жизни визиту в семейный дом. Шутка сказать — новый костюм для этого купил! А вчерашняя баня? А сейчас эти словечки: «Я извиняюсь… Покорнейше прошу». Сроду их не выговаривал Витька. И за все это дохлая старушенция загораживает перед ним ход в квартиру и, щуря злые глазки, недоверчиво оглядывает с головы до ног. Дать бы ей раза — «Посторонись, бабуля, не к тебе пришел», — но вместо того несколько набок подалась голова, явилась вдруг просительная улыбка и голос… черт знает, откуда в голосе взялись такие нотки, — Витька точно со стороны услышал, как прозвучали небывалые, курам на смех, словечки:
— Будьте так любезны, бабушка… Сделайте такое одолжение!
Но бабушка вдруг захлопнула дверь и тут же вновь приоткрыла ее на длину защелкнутой изнутри цепочки. Показывая в щель глаз и часть щеки, она сердито допрашивала:
— А ты кто? Чего тебе тут? Ну, по какому делу-то?
— Вы только скажите им — Глушков, Виктор Глушков. Они знают.
— Рая! Раечка! — звонко крикнула старуха.
И девушка, — та самая, желанная, о которой Витька мечтал все эти дни, — показалась на зов. Гостя она признала, но тоже объяснялась с ним весьма недоверчиво, только через щель.
— Здравствуйте, — вяло поздоровалась, глянула с сонным выражением. — Чего вам?
— Привет! — Витька с радостной и одобрительной улыбкой помахал рукой. — И Катя дома?
— Нет. Кати сейчас дома нету.
— А я проходил сейчас мимо, дай, думаю, зайду проведаю.
Пауза. Дверь по-прежнему на цепочке, и девушка вовсе не собиралась снимать запор.
— Интересно, думаю, как вы тут и что с вами… Не обидел ли кто?
— Никто не обижал.
— Так… Значит, все слава богу?.. А… извиняюсь, где же Катя?
— На что вам Катя?
— Ну как же… все ж таки познакомились!.. Ну и вот… поговорить хотелось. Разные вопросы есть.
— А вы… вы скажите, что надо, я передам, когда она придет.
— Передадите?.. Так… Очень приятно. Ну что ж, можно и так…
Тут Витька, испытывая жгучую, закипающую в груди злобу, приник к самой щели, отчего Рая несколько отпрянула и за нею снова стало видно бабушку.
— Вы вот что… Вы, понимаете ли, так… — Он боролся с порывистым, внезапно затрудненным дыханием, говорил еще с прежними, кроткими, наинежнейшими модуляциями, но уже готовился в следующий миг перескочить на рычащие лады и обрушить сквозь щель всю пенистую массу клокочущей в нем обиды. — Вы передайте, будьте настолько любезны, вашей Катюше, ну и себе лично и вон той вашей…