Ночью вахтер, открывая ему дверь, сказал:
— А тебя, Глушков, Настасья Степановна сколько раз спрашивала. Велела, как придешь, чтоб обязательно постучался к ней. «Я, говорит, спать ложиться не буду, пока с ним не поговорю».
— Кого? На кой?..
— Не могу знать. Сказала — как ни поздно, чтоб обязательно постучался.
Порядочно захмелевший Витька с отвращением головой замотал — дескать, плевать он хотел на такие приказы. Но едва взобрался он на свой третий этаж, как тут же увидел воспитательницу: она услышала его шаги и высунулась из своей комнаты в темный коридор с единственной оставленной на ночь лампочкой.
Не было Витьке другого пути, только мимо старушки.
— Виктор! — дождалась она. — А ну, зайди!
— Устал я… Поздно уже… Завтра зайду, Настасья Степановна!
— Виктор! — угрожающе и требовательно повторила она.
Тогда он переступил к ней за порог. Она медленно закрыла за собой дверь, долго, пристально, печально смотрела на Витьку.
— Опять все сначала? — спросила наконец Анастасия Степановна.
— Ну, малость выпивши… это верно. Причина есть!
— Вспомни, как ты мне каялся, какие клятвы давал.
— Не виноват я… У меня нынче, может быть, такое было! Праздник!.. Такого, может быть, отроду у меня не было.
— Ну что ты мелешь? Тошно слушать… Ну что ты передо мной дурака валяешь?.. Праздник у него! Снова обокрал товарища, нажрался опять вина проклятого. Хорош праздник! — Старушка торопливо достала из-под обшлага кофты платочек, чтобы унять слезы.
— Обокрал? Я? — изумился Глушков. — Я? — спрашивал он с такой убедительной растерянностью, вмиг трезвея, что воспитательница в удивлении попятилась перед ним. — Я обокрал?.. Да какая еще гадина, — загремел он во всю глотку, — опять наклепала на меня?
Старушка стала отмахиваться от него платочком — сначала очень быстрыми движениями, в которых были гадливость, стыд, раздражение перед этакой вопиющей наглостью, потом все медленнее и медленнее, с выражением накапливающегося смущения, и вот уже тоненький, беленький, отороченный кружевцами лоскуток вовсе поник в оцепеневшей на весу руке: может ли таиться обман за столь неподдельной обидой?
— Кто же в таком случае?.. Кто это сделал? — спрашивала она уже в глубоком смущении и рассказала все, что ей стало известным сегодня об опустевшем чемодане. — После всего, что было, подозрение товарищей, конечно, падает на тебя… Понимаешь, что это значит?.. И если вор не отыщется, тебе больше не жить в этой комнате… Да я не знаю, какая другая комната захочет жить с тобой… Слышишь?
Но, уже ничего не слушая, Витька кинулся мимо Анастасии Степановны в коридор, с грохотом распахнул дверь в свою комнату. Все уже спали. Он растолкал в темноте Алешу в постели, разбудил криком всех остальных… Кто-то открыл свет. Витька сел среди комнаты на краешек стула, он качался в мучительном томлении, лицо его с влажными, распавшимися по мокрому лбу волосами блестело, лоснилось.
5. Лида принесла сверток
Прошел день, и другой… Алеше после работы противно было домой возвращаться — к бестолковым разговорам с Витькой Глушковым, разыгрывающим комедию оскорбленной невинности. И Анастасия Степановна раздражала его: старушка, вопреки очевидности, упорно выгораживала своего питомца. «Этого не может быть, Алеша… Нет, нет, что угодно, но и мысли такой не допускаю, чтобы Виктор снова сделал такое…»
Алеша уговаривал ее рассудить, хорошенько взвесить все обстоятельства, обдумать все по порядку. В отсутствие жильцов ключ от комнаты хранится у нее, у воспитательницы. Так? Если Витька Глушков решительно исключается — значит новую кражу совершил кто-то другой. Кто? Самохин? Королев? Медведев? Она сама знает — все они вне подозрений… Кто же?
Старушка, печально усмехаясь, подсказала еще одну, по принципу исключения, логическую догадку:
— Но и не Виктор! Знаю, уверена, что не он… И тогда, значит, выходит, что я сама… Я!.. Раз в ваше отсутствие ключ у меня…
Вот и толкуй с нею.
А сам Глушков в страхе перед расплатой шваркает об пол подушкой, валенком, табуретом, яростно клянет себя за то, что скопленные на покупку часов деньги истратил на костюм. Противным голосом кричит, что, кроме этой вины, никакого другого греха за собой не знает, слезно просит принять этот проклятый костюм вместо часов, — будут они тогда квиты, а то завтра Громов еще что-нибудь выдумает!.. Вот он, этот костюм, отличный, как раз Громову впору, и стоит он дороже его часов… «Возьми… Ну!.. Возьми!» — настойчиво требовал он.