Все это хорошо знал Алеша. Но знал он и то, что в любую минуту эту чистую радость может замутить в его душе какой-нибудь хулиган в кепке, повернутой козырьком на ухо, с наглым, отупевшим лицом.
Однажды Алеша был вместе с Лидой на вечере песни в Доме техники — одном из лучших клубов города. В обширном холле с колоннами танцевала молодежь, а в перерывах между танцами тут же, на особом помосте, выступали солисты, ансамбли и хоровые коллективы изо всех заводских клубов.
В ярко освещенный холл, шумный от музыки и шаркающих движений танцующих пар, прорывался гул перебранок с подъезда: широкие, тяжелые двери осаждались безбилетными, толпа их все увеличивалась, и контролерша, поддерживаемая двумя милиционерами, едва справлялась с ними.
Лида была в этот вечер в синем платье с белым лакированным пояском; пышная кружевная отделка охватывала ворот, прикасалась к плечам. Обута была в светлые туфли.
Алеша много танцевал, — спасибо Наташе, что научила в детстве, — как всегда, любовался многообразной и жизнерадостной улыбкой Лиды, но также и воротничком ее, безупречной белизной этого воротничка, живыми шевелениями кружевных узоров его на дышащей груди.
Колонны, охваченные глянцевитым блеском, как будто множились, когда Алеша с Лидой вальсировали, казалось — они высятся уже не только по бокам вестибюля, а обступают со всех сторон по кругу. Высоко над головами, над всей массой танцующих, еще выше капителей с завитушками коринфской пышности, за решеткой хоров гремела музыка.
— Алеша!
Окликнула она или показалось? Он обнял ее теснее и приклонил ухо к губам.
— Алеша, — услышал он ясно, — давайте скорее вон под ту колонну, у меня шнурки на туфле развязались.
Поправив шнурки, она снова положила руку на плечо Алеше, собираясь вернуться в круг танцующих. Но тут музыканты резко сбавили темп, замедленно отыграли последние такты.
— Ну вот еще! — огорчилась она.
— Если когда-нибудь уеду отсюда…
Он не успел сказать, что тогда будет. Она прервала его с удивленным и несколько даже испуганным выражением лица:
— Вы?.. Вы уедете?
— Ну, не знаю… Я говорю предположительно, условно… Мало ли какие могут быть неожиданности. Например, никогда не думал я, что вдруг оставлю Москву, родной завод, родной дом, березку… Ну так вот — если уеду, буду вспоминать прежде всего вас…
— Какая… вы сказали березка? Какая березка?
— Обыкновенная… Белый с чернью ствол, листья на тонких ветках… В окно нашей кухни видна одна такая березка в чужом дворе. Я облюбовал ее с детства, она мне и здесь часто снится.
Клубный администратор объявил с помоста между колоннами, что в соревнованиях на лучшее исполнение песен выступит трио с крекинг-завода.
Сверкали люстры, блестели колонны. Толпились зрители, собираясь слушать улыбающуюся девушку в белом платье и двух испуганных парней в коричневых, видавших виды, рубчатых блузах.
— Вот уж не думала про вас… Вы!.. Вы можете допустить такую возможность — уехать отсюда?
Началась новая песня. Но до помоста далеко, и можно под прикрытием колонны тихонько шептаться, никому не мешая.
— Конечно, я и сама всегда с нетерпением дожидаюсь писем от мамы из Чернигова, но все-таки… Ну, одним словом, мне здесь хорошо… Так хорошо, Алеша!.. Ой! — вдруг воскликнула она, точно испугалась своих откровений. — Скорей бы они кончали петь! Ужасно хочется сегодня танцевать.
Трио вскоре закончило свое выступление, и с хоров снова заиграли вальс. В ту самую минуту, когда она потянула Алешу за руку, стараясь увлечь его в круг вальсирующих, он засмотрелся на широкую входную дверь вестибюля. Под все усиливающимся напором безбилетных эта далекая дверь то слегка приоткрывалась, ввергая внутрь клубящиеся космы морозного воздуха, то вновь захлопывалась энергично охраняющими ее милиционерами.
Алеша машинально выдернул руку, отстранился от девушки.
— Ничего не поделаешь, — резонно заметила она, догадываясь о причине внезапной его нахмуренности. — Если снять контроль, тут такое подымется… Ни нашим, ни вашим, одна толчея… Да ну же, Алеша!.. Пошли танцевать.