7. Разговор по душам в зимнюю ночь
Каждый вечер в красный уголок мужского общежития приносили почту. Возвращаясь домой, все жильцы дома первым делом заглядывали в неуютную, запущенную общую комнату с уже продавленным, ухабистым кожаным диваном, с умолкнувшим радиоприемником, с голым длинным столом в чернильных кляксах, с глубоко врезанными в дерево надписями и рисунками. Все с надеждой перебирали здесь конверты, и если не находили желанных вестей для себя, то с завистью вглядывались в обозначенные на посланиях имена товарищей, которым нынче повезло.
Всякий раз по возвращении с работы заходил сюда и Алеша. Однажды, пересмотрев почту, он отобрал конверт со штампом «Кишинев» и пошел к себе. В комнате все, кроме Самохина, были уже в сборе. Помахав конвертом, Алеша сказал Медведеву: «Танцуй!» — и отдал письмо не раньше, чем тот немного попрыгал перед ним.
Медведев прочитал дорогие ему строчки из дому. Торопливо, с ревнивой озабоченностью осмотрелся и принялся читать заново.
Дом, семья, школьные товарищи — неизбывное счастье всего минувшего исходило на него с крошечного листка. Алеша требовательно шепнул: «Тише!» — когда пришел Самохин и громко поздоровался, с шумом отодвинул табурет от своей кровати.
— А что? — удивился Юра, плюхнувшись на кровать так, что она звонко охнула под его тяжестью.
И опять Алеша прошипел: «Тише!» — уже с оттенком угрозы.
Юра разобрался наконец, какое в эту минуту совершается таинство в комнате, и осторожно, стараясь быть совсем бесшумным, сменил валенки на домашние туфли.
Но вот письмо было прочитано и продумано во всех подробностях. В комнате по-прежнему тихо, — расспрашивать о новостях из дому не было принято: дело деликатное, семейное. Но вскоре Володя сам, светло улыбаясь, сказал:
— Батька пятьсот рублей пришлет. Есть, значит, и курсы шоферов!
Вадик в ту же минуту пальцами обеих рук принялся выбивать по столу бешеную ритмическую дробь. Юра, громко рассмеявшись, сказал:
— Мореплаватель и плотник, электротехник и шофер… Да на кой ляд одному столько?
— А почему нет?.. У нас в Молдавии шоферы лучше всех живут. Вернусь когда-нибудь на родину, буду и шофером, на все руки работником буду… Плохо?
— Превосходно!
Но было в этом «превосходно» нечто столь ироническое, что кишиневский светловолосый паренек с чистым, светлым лицом, с ясным светом голубых глаз озадаченно посмотрел на Самохина.
— А вечер какой выдался! — поняв этот взгляд, но уклоняясь от разъяснений, продолжал Юра. — Луна и тишина. Деревья все в снегу. И смирный, ласковый морозец… Ах, черт, до чего хорошо сейчас на улице!
Вадим прильнул к окошку в морозных елочных узорах, отыскал в густой кружевной завесе несколько крохотных глазков, высмотрел: в самом деле, зимней сказкой раскинулась над городом тишайшая ночь.
— И то! — загорелся он. — Пошли все на чистый воздух… В такую ночь портянки нюхать? — покосился Вадик на Глушкова, как раз в этот миг сбросившего с себя валенки. — Ребята, слышите, что ли?
Все, кроме Витьки, приняли его предложение.
Четко и резко сверкали сугробы вдоль улицы. Прямыми столбиками вздымались дымы над крышами. Яркими оранжевыми квадратами выступали окна, обложенные снегом.
Скрип шагов на морозце, ленивый брех собак по дворам, голоса за воротами или вдруг далекий, неведомо откуда доносившийся ласкающий девичий смех — все казалось удивительно звонким и милым, все пронизано было ясностью и прелестью.
Вадим с каждым шагом, с каждым вдохом мягкого, упоительно свежего воздуха становился все резвее. Он уж покрикивал встречным, вовсе неизвестным ему людям: «А-а-а! Кого вижу!.. Сердечный привет!»… «Здравствуйте, Иван Иванович!»… «Сколько зим, сколько лет!» Одни отвечали ему веселыми кивками или добродушно улыбались, другие хмурились, отказываясь мириться даже с безобидным озорством, и прибавляли шагу, что-то ворча себе под нос.
За одними воротами с низким и темным сводом было особенно многолюдно и шумно. Вадим крикнул в сумрак:
— Серенаду не надо?
— А дураков вам не надо? — неуклюже огрызнулся из хора многих веселых голосов чей-то неприязненный бас.
— А много вас там? — деликатнейшим тоном и как будто с глубокой заинтересованностью спросил Вадим.
Пришлось спешно оттаскивать его подальше от ворот, за которыми внезапно наступила затаившаяся, накапливающая взрыв тишина.
Сверкающая, прекрасная была ночь. На Советском проспекте, там, где высилась доведенная до карнизной кладки новая гостиница, все задержались, перешли на противоположную сторону проспекта, чтобы лучше можно было оглядеть здание.