А теперь — солдат с автоматом. Солдат вкруг него днем и ночью похаживает, стережет, наблюдает… из-за очков каких-то паршивых! Что за чепуха? Никто не имеет права…
Плохо, очень плохо спалось Витьке в переполненной камере. После тяжелой работы под присмотром вооруженной охраны приводили его сюда. Только прикасался он головой к подушке, как сразу и засыпал. Но уже через два-три часа просыпался, ворочался без конца на жестких нарах, мучаясь злыми думами, бессильной ненавистью, злобно прислушиваясь к смутным сквозь множественный храп бормотаниям, к мерным шагам дежурного у обитых войлоком дверей.
В круглой железной печи, занимавшей весь угол от пола до потолка, за маленьким ее квадратным зевом догорало последнее корневище, уже распадающееся, уже покрытое угольной чешуей. Горьким жаром веяло от печи.
Витька, измучившись в напрасных поисках сна, слезал с нар. Поддерживая одной рукой подштанники, шел к цинковому баку с подвешенной на гремучей цепи алюминиевой кружкой, жадно пил воду.
«Бежать. Теперь уже непременно бежать отсюда… Паспорт — в кармане. Трудовой книжки не выцарапать — ну и черт с нею! Загнать на рынке новый костюм и в тот же день бежать… Стукнуть как следует Алешку Громова и бежать».
Жаль было только, что «сестренки» больше не придется увидеть…
Через десять дней он был на свободе. Уже вовсю развернулась весна. Земля рядилась в травы и всходы. Деревья дышали распускающимися почками, озонной свежестью первой листвы.
Анастасия Степановна встретила Витьку хмуро, даже не поздоровалась, а сразу кликнула уборщицу, брезгливо распорядилась:
— Заправь этому кровать. Матрац, одеяло, подушку возьмешь в кладовой. Кастелянше скажешь — я велела выдать свежее белье.
Витька не уходил.
— Чего стоишь? — закричала гневно Анастасия Степановна и отвернулась в сторону, чтобы не видеть опостылевшего ей питомца. — Нет с тобой никакого сладу, волчья твоя душа… Ступай!
В комнате Витька не нашел никаких перемен — точно отсутствовал он не десять суток, а десять секунд. Только кровать его опять стояла ободранная, с голой сеткой. На пружинных креплениях этой сетки меж тесных спиральных ее витков кое-где приметил он стародавнюю, свалявшуюся в комковатую шерстистую массу пыль. Во всем остальном — комната такая, как всегда; Вадим с гитарой, Володька с книжками, самохинский велосипед вдвинут между кроватью и стеной.
— Уже? — обрадованно воскликнул Артист, едва Витька появился на пороге комнаты. — Да неужели десять дней прошло? — Вадим кинул гитару на свою постель. — Ух ты, и время скачет! — Здорово, Трын-трава, беспутная твоя душа!
Вскоре Королев уже таскал вместе с Глушковым матрац, циновку, постельные принадлежности, помогая вернувшемуся из нового приключения товарищу восстанавливать свой угол.
Володя Медведев ни разу не оглянулся, все сидел над книжками спиной к сожителям, даже единого слова не проронил.
Глушков опробовал после десятидневного перерыва удобную, мягкую постель. Лишь только она была полностью прибрана, он уселся на кровати и легонько попрыгивал, раскачивая ее упругие основы.
— С приездом! — еще раз поздравил Вадим. — Но имей в виду — никаких тебе от этого последствий, никакого клейма. Так только, для острастки делается, чтобы вперед держался по-человечески, не позволял себе…
Витька сверкнул горячим взглядом.
— Никаких последствий?.. А пошел ты знаешь куда!.. Никаких последствий!.. — Витька сплюнул себе под ноги на циновку и зажал уши ладонями. — Гад проклятый ваш Алешка Громов. Ничего, я еще с ним поговорю, с вашим Алешкой… Будет он меня помнить…
И тут же, забрав свой костюм, Глушков ушел из дому, продал костюм на рынке. Денег выручил мало, немногим больше половины заплаченного им самим, да черт с ними, с деньгами, только бы не оставаться в этих местах ни одного лишнего часа. Потом подался на вокзал, внимательно ознакомился с расписанием мимо идущих поездов, рассчитал, что наиболее подходящий ему поезд в два сорок пять, ночной, почтовый. Хватит денег после расходов на жратву — купит билет до Куйбышева, а нет — словчится и так… Послезавтра в ночь!.. Потому что завтра он сходит еще на Суворовскую, в последний раз… Уже не в новеньком костюме, а бот в этих замызганных штанах, в засаленной блузе, ничего не поделаешь… Может, и испугается «сестренка», он скажет, что прямо с работы попал. Он ни в чем ей не признается, а только посмотрит на нее на прощанье, маленькую ее ручку пожмет… Милая «сестренка»!..