Она уселась амазонкой на раму, и Ваня, поняв, что от него требуется, послушно, в несколько прыжков на одной ноге разогнал велосипед, вскочил на седло и завертел педалями…
Шел десятый час вечера. Глушков рассчитывал в полночь по притихшим к тому времени улицам переправиться на вокзал. А пока можно было не спеша, со вкусом, поужинать, пол-литра распить. Он разложил на газетном обрывке колбасу, сыр. Остро отточенным перочинным ножом он отделял тонкую до прозрачности пластинку сыра, долго жевал ее, стараясь как можно полнее насладиться вкусом и запахом редкого для себя лакомства, потом опять наливал водки в алюминиевую кружку, пил, с наслаждением крякал и неторопливо отрезал новый квадратик от плотного, маслянисто-желтого, ноздреватого бруска.
В комнате были все, кроме Вадима Королева. И Громов тут. Недавно пришел, сказал, что хочет отдохнуть часок, а потом снова надо ему в райком комсомола… И еще сказал Громов, что праздник на всех площадях проходит отлично, с большим подъемом и без всяких инцидентов. «Инцидентов!» — озлился Витька, и от скрытой злобы у него сорвался нож, вместо ровного квадратика получился рваный треугольник. Еще три… нет, еще пять тонких кусочков сыра сжует он, а там уже, под последние остатки в бутылке, примется он за колбасу… Вот она лежит, дожидается — полукопченая, темная, с обильными жирно сверкающими глазками шпига.
Так и сделал Витька, отрезал одно колесико колбасы, съел, влил в себя остаток водки, отрезал другое колесико, — и тут в комнату влетела Лида Васильева. Витька сразу обратил внимание, что вела она себя как-то странно, была чем-то расстроена, метнула взгляд в его сторону, торопливо пошепталась с Громовым, с Самохиным, увела их с собой куда-то…
В комнате оставался один Володька Медведев — этот сидел за своей тумбочкой, что-то писал карандашом… Чистюля!.. Сволочь проклятая!.. На нем светлая, свежая рубашка с широко расстегнутым воротом, видны даже плечи, беленькие… И Витька испытал прилив ненависти к Медведеву за его всегдашнюю чистоту и аккуратность, за то, что он в баню ходит непременно каждую субботу, а теплым душем в доме пользуется по два раза в день — и утром и перед сном… Ишь тоже — барин… Гадина!
Вкусна была колбаса — пожалуй, еще вкуснее, чем сыр, — но в комнату вдруг как ни в чем не бывало Самохин вкатил из коридора велосипед, спокойно поставил его на обычном месте.
Витька есть перестал. Машинально завернул в бумагу припасы. Осторожно обтер нож.
— А ты… как же это… ты говорил, что увели твой велосипед? — счел он долгом удивиться.
— Да, но отыскался. Вчера увели, а сегодня, как видишь, привели обратно.
— Ловко. И, смотри, быстро как!.. — Хмельные Витькины глаза бегали с Самохина на велосипед, на закрытую дверь. Он был пьян, сильно пьян, но мысль все-таки работала ясно, подсказывала вывод успокоительный: ничего, что велосипед нашли, виновника-то еще не доискались… А он скоро, очень скоро будет уже далеко от здешних мест…
Но в этот самый момент дверь комнаты снова раскрылась и на пороге ее объявились все сразу — Алешка Громов, Лидка Васильева и тот самый под машинку остриженный китаец, что нынче рано утром купил велосипед…
Витька поднялся с табурета, ни о чем больше не спрашивая, тем более что китаец уже показывал на него пальцем и что-то возбужденно говорил по-своему. Громов двинулся от порога к столу. Витька подался назад, к окну.
Громов неторопливо подошел к столу, очистил его — пошвырял со стола на кровать Глушкова раскрытый нож, завернутый в бумагу сыр, колбасу, обрывок газеты смял в комок и кинул его через всю комнату мимо Глушкова в раскрытое окошко. После чего, упершись обеими руками в стол и перегнувшись над ним, сказал:
— А ну, Виктор Афанасьевич, иди сюда… Выкладывай, первым делом, денежки на стол.
Витька жался к подоконнику, ворочал головой в разные стороны и зорко следил за малейшими движениями своих противников. Не было ему хода: прямо перед ним — Алешка Громов, слева — Самохин, справа — Медведев за своей тумбочкой; он еще держит карандаш в слегка приподнятой руке, но уже обернулся к Громову, выжидая его приказаний… А там, в дверях, на резерве — китаец и Лидка… Глушков покосился за окно.
— Высоко, Витенька! — напомнил Громов. — Сам знаешь, третий этаж, не стоит и пробовать… — И это нарочито ласковое «Витенька» распалило в Глушкове пожар злобы, вспышку неистового и тягостного в своей неразрешимости гнева.
Тут Медведев поднялся со своего места. Вероятнее всего, он просто хотел выбраться поскорее из комнаты, уйти подальше от греха. Но Витька усмотрел в этом движении первую непосредственную угрозу действием и, кинувшись вперед, яростным ударом кулака в переносье сбил Медведева с ног. Отлетев к самой стене, Володя рухнул на пол.