Этот тип родителей не ценит (и не допускает) самостоятельности ребенка. Это порождает зависимость (во взрослом возрасте тоже), на которую нарциссический родитель не перестает жаловаться. Не перестает критиковать романтического партнера сына или дочери, призывающего отказаться от зависимости, заложенной в семье, – зависимости, которую постоянно поддерживают, напоминая ребенку, как много для него всегда делал родитель и на какие жертвы он шел, – чтобы ребенок почувствовал себя виноватым и оставался на коротком поводке. Часты случаи самовиктимизации, рассказы о перенесенных обидах, чтобы завоевать сострадание ребенка и остаться в его глазах несчастным, попытки добиться от него (невозможного) такого понимания и такой жалости к нарциссу, которые способен обеспечить только сам ребенок.
В конце концов этот ребенок испытает обиду и даже гнев по отношению к таким родителям. Однако, поскольку он приучен чувствовать стыд каждый раз, когда испытывает гнев, он не воспринимает эти чувства как законные эмоции, которые следует уважать. Он обучен лютой верности семье, даже если в этой ячейке общества были случаи жестокого обращения с ребенком, уклонения от родительских обязанностей или отказ от ребенка.
Ле Пера заключает: исцеление от травм, нанесенных воспитанием родителями-нарциссами, – трудный, но благодатный путь. Поскольку, добавила бы я, подкрепляя ее слова собственным клиническим опытом, на самом деле речь идет о самоотверженных попытках не стать неаутентичными людьми и, следовательно, не сделаться нарциссами.
Я убеждена, что современные молодые взрослые – если рассматривать их исключительно с точки зрения психологии – находятся в затруднении именно по этой причине. Они приходят в кабинет психолога, потому что глубоко страдают. Они не знают, кем являются, но понимают, кем не хотят быть: напуганными, фальшивыми людьми, которых больше волнует форма, чем содержание. Людьми, которые притворяются, что все в порядке, – а мир катится в пропасть. Они не хотят довольствоваться малым, идти на компромиссы и не понимают, что это продуманная стратегия другой стороны. Им некомфортно в обществе других. Они не хотят вести беседы о том и о сем, чтобы просто поддержать разговор. Они уже не готовы говорить штампами, желают быть самими собой, что бы это ни значило, пусть даже они несовершенны, – лишь бы это были действительно они. Они терпеть не могут лицемерия, невежества и бессмысленности. И обратите внимание, они поступают так не из самонадеянности или наглости. Они просто не понимают этих вещей, не умеют ими пользоваться; для них это те навыки, которые их просили осваивать значимые взрослые. Поставить эти навыки под сомнение эквивалентно протесту, на который они не осмелились в подростковом возрасте. Им кажется – и как обвинить их в неправоте? – что эти навыки не помогут совершать значимые поступки, которыми просто можно гордиться.
Эти молодые люди взрослее, чем кажутся. Они могли бы нам это доказать, если бы мы были дальновиднее и смогли понять суть проблемы. Мы увидели бы, что они подвергают сомнению аутентичность мира, в котором живут. Они хотят услышать правдивые, надежные, резкие, но смелые заявления – не обязательно красивые или приятные, лишь бы они были искренние. И мы бы взяли на себя труд разобраться во всем – с ними вместе, лицом к лицу.
Это желание молодых взрослых для нас, взрослых, – далеко? Или мы ощущаем его как угрозу? Для меня их экзистенциальный дискомфорт – приглашение к диалогу. Они не хотят (пока) списывать нас в утиль, обходиться без нас, осуждать нас без права на апелляцию. Напротив, как я понимаю, они хотят, чтобы мы нашли свое спасение.
Все мы.
Они очень суровы в своем осуждении тех, кто старше. Я не буду этого отрицать.
Однако они с радостью разорвали бы круг взаимных обвинений. Именно поэтому и предлагают: давайте протянем друг к другу руки и разберемся во всем серьезно.
Взрослым читателям, которые, возможно, уже даже стали родителями, может быть не по душе, что они сейчас прочли.