На заставах, впрочем, после этого спокойней не стало. С афганской стороны ожидали всяческих провокаций, и, надо сказать, оснований для такого, беспокойства было предостаточно.
По этой причине дембель задерживался – об этом было объявлено официально. Это само по себе нерадостное обстоятельство усугублялось тем, что никто не мог сказать – на какой срок эта задержка. Полная неопределенность такого ожидания нервировала всех дембелей, и Белова, разумеется, тоже. Он ходил мрачный и злой, время от времени срываясь на своих подчиненных.
Незадолго до майских праздников Сашу вызвал к себе начальник заставы.
– Садись, Белов, – кивнул он на
стул.
Саша сел, с надеждой всматриваясь в хмурое лицо капитана – вдруг тот что-нибудь скажет про дембель?
– Ты чем на гражданке заняться думаешь? – спросил Лощинин.
– В институт поступать буду… – слегка растерянно ответил Белов. – А зачем вам?
Лощинин поднял на него усталые глаза:
– Институт, говоришь? Это хорошо… – задумчиво сказал он. – А я, Сань, тебе вот что предложить хочу… Хороший ты мужик, Белов, надежный. На тебя всегда положиться можно. Такие на границе во как нужны! Короче, подумай, Сань, может, останешься на сверхсрочную, а? А там, глядишь, и в школу прапорщиков можно? Ты как на это смотришь?
Белов опешил – такого поворота он никак не ожидал. Лощинин расценил его заминку, как сомнение, и продолжил гнуть свое:
– А можно и в погранучилище, Сань! Я сам тебе рекомендацию напишу, хочешь?
Саша покачал головой. Так покачал, что капитану сразу стало ясно – никакие уговоры тут не помогут. А Белов решительно встал и сказал, как отрезал:
– Я, товарищ капитан, домой хочу. Очень хочу.
Начальник заставы помолчал и нехотя кивнул:
– Хорошо, Белов, свободен.
Больше к этой теме они не возвращались.
А время шло, дни сменяли один другой, как черные бусинки на четках Фархада, заполненные службой, текущими заботами, какими-то необязательными разговорами, перекурами, столовой, казармой, мелкими неурядицами и – над всем этим – огромным, как небо, ожиданием.
И не проходило, казалось, ни единого часа, чтобы в голове Саши хотя бы раз не прозвучал, как навязчивый рефрен, один и тот же, – самый главный – вопрос: «Ну, когда же наконец дембель? Когда же, черт побери? Когда?»
ЭПИЛОГ
Дембель неизбежен, как мировая революция.
А еще дембель – это праздник. Настоящий, как Новый год. Вот ждешь его, ждешь, маешься, считаешь денечки, и кажется уже, что вся радость твоя ушла в это самое ожиданье, как вода в песок. Но стоит только пробить заветному часу – и хлоп! – как шампанское из теплой бутылки вырвется разом все, что копилось в душе долгих два года. И нет на всей земле человека счастливей тебя. Потому что – воля, потому что – все впереди, потому что – домой!
Запыхавшийся салабон цвел, как майская роза.
– Товарищ сержант, – приложив руку к выцветшей панаме, по всей форме докладывал он, – только что сообщили из отряда: пришел приказ…
– Что? – нетерпеливо перебил его
Белов.
– Дембель, товарищ сержант… – расплылся в улыбке паренек.
– Зема… – Белов положил руку на пыльный зеленый погон бойца и пробормотал, еле сдерживая клокочущую в груди радость. – Спасибо, зема, спасибо… На вот, возьми, – он вытащил из кармана едва початую пачку «Родопи» и протянул солдатику.
«Все, елки зеленые! Баста! Дембель!» – ликовал про себя Белов, шагая к казарме. Он старался не мчать, не торопиться – все-таки не пацан, не салажонок стриженый. Как-никак – солидный человек, сержант! Можно сказать – опора армейского порядка и дисциплины…
Перешагнув порог казармы, Саша все же не стерпел и что было мочи рванул по коридору. Возле дневального притормозил и весело гаркнул:
– Кому служишь, салабон?
– Служу Советскому Союзу! – козырнув, с готовностью отрапортовал боец.
– Ты служишь дембелю, салага! – беззлобно хохотнул Белов и рванул дверь Ленинской комнаты.
В пустом помещении был только один человек. Спиной ко входу сидел Фара. Он сосредоточенно набивал травкой выпотрошенную «беломорину».
– Белов, ну что ты орешь? Как конь! – не повернув головы, недовольно процедил Фархад. – Не видишь – человек делом занят! – он криво усмехнулся, выстукивая косячок о ноготь.
Саша плюхнулся на стул рядом с другом и, улыбаясь в тридцать два зуба, восторженно выдохнул:
– Дембель, рядовой Джураев!
Тот вытаращил глаза и, раздавив в судорожно сжатом кулаке приготовленный косяк, истошно заорал:
– А-а-а-а-а-а!!!
– А-а-а-а-а-а!!! – тут же подхватил этот дикий вопль Белов.
Они голосили так безудержно-радостно, так неистово, так самозабвенно, что в казарме зазвенели стекла.
Дневальный покосился в сторону распахнутой настежь двери в «ленинку» и не удержался от завистливого вздоха. Уж он-то прекрасно знал, какой это праздник – дембель.
На следующий день они прощались. Проводили наряд, отправлявшийся на границу, и отправились бродить по заставе.
– Что-то мне, Фара… На душе скребет как-то… – пожаловался Саша. – Прощаемся вроде бы…
– Да брось ты, Сань, – обнял его друг. – Знаешь, один мудрец когда-то сказал: если души не умирают, значит прощаться – отрицать разлуку!
– Ну, началось… – усмехнулся Белов.
Фара захватил из казармы старенький ФЭД, и друзья отправились в питомник, к собакам.
Поль безошибочно почувствовал предстоящую разлуку: он жался к ноге и тихо, по-щенячьи подскуливал. Позируя для снимка, Саша присел к овчарке и положил руку ей на загривок. Пес тут же повернулся и поднял на своего хозяина больные от тоски глаза. От этого взгляда сержанту стало не по себе.
«Обязательно заведу дома собаку» – смятенно подумал Саша. Непонятная хандра стала еще сильнее. Его армейская жизнь подошла к концу, казалось бы – радуйся, чудак! Но сегодня дембелю Белову было отчего-то невесело. Да, в этой жизни хватало и трудностей, и тупой армейской дури, в ней было много однообразной рутины и совсем немного радостей. Но зато в ней все было предельно ясно и просто – служба, казарма, наряды, караулы… А что его ждало на гражданке? Писем от Ленки не было уже почти полгода. Ленка, Леночка, Ленок, неужто забыла солдата, неужто закрутила с кем? «Что там с Елисеевой?» – спрашивал в каждом своем письме в Москву Саша, но о Ленке ни слова не писала ни мать, ни ребята. Ребята… Ехидный хитрован Пчела – не по годам деловой и практичный, он всегда был в курсе всех слухов и знал, казалось, все и про всех. Баламут, понтярщик и приколист Космос – неугомонный затейник, выдумщик и большой охотник до всего нового. Невозмутимый молчун Фил, недавно получивший мастера спорта по боксу, – всегда готовый прийти на помощь, надежный и крепкий, как скала…
Они вместе уже сто лет – с первого класса – и, конечно, ждут не дождутся Сашиного возвращения. Вот только… Мать как-то в письме упомянула, что его друзья связались с какой-то шпаной, да и сам Космос в своих посланиях прозрачно намекал на какие-то левые делишки…
В Москве предстояло все выяснить – и насчет Ленки, и насчет пацанов. А ведь еще надо было найти работу, подготовиться в институт и постараться поступить хотя бы на вечерний… Словом, хлопот – выше крыши!
– Эй, Белов, ты чего? – наводя на Сашу с Полем фотоаппарат, окликнул его Фархад. – А ну-ка, сделай «смайл»!
– Что-то все равно тоскливо, – смущенно признался Саша и вздрогнул – это Поль, вывернувшись из-под руки, лизнул его в щеку.
– Поль, дружище… – потрепал пса по загривку Белов и широко улыбнулся.
Щелк! – сработал затвор фотоаппарата, и довольный Фара крикнул:
– Есть, снято!
«Ладно, приеду – разберусь! И с Ленкой, и с пацанами, и со всем остальным!» – подумал Саша. Он встал и, отбросив свои невеселые мысли, решительно сказал:
– Все, Фара, пошли собираться! Пора домой двигать, в Москву!