«Кто его знает, может быть, мои руки сейчас излучают какую-нибудь негативную энергию. От греха подальше на время буду держаться от Марины на расстоянии», — подумал он, закрывая глаза.
Ночью ему снились кошмары: он сидит в темноте какого-то разрушенного балагана, и на него надвигается женщина в черном. Приглядевшись, сыщик узнает ее — это была удаганка Кыйаара…
Утром Кравцов встал совершенно разбитым. Марины уже не было — она ушла на работу. Пытаясь настроиться на рабочий лад, он попил крепкого чая, но оживления не наступало. Добравшись непослушными ногами до телефона, он набрал работу. Когда Андросов поднял трубку, опер слабым голосом попросил:
— Саня, чувствую себя плохо, поэтому полежу до обеда. Сходи к Сорокину на планерку, а если он спросит меня, скажи, что, мол, с утра пошел в морг для составления протокола.
— Ты что, вчера выпил? — удивленно спросил сыщик. — С кем?
— С трупом, — съехидничал Кравцов. — Ни с кем не пил, просто нездоровится.
— Ладно, Витя, отдыхай, я тебя прикрою, — пообещал Андросов. — Можешь целый день отлежаться.
После обеда, почувствовав некоторое облегчение, Кравцов пришел на работу, и его сразу же вызвал Сорокин.
— Ну что там в морге? — поинтересовался он, когда оперативник зашел в кабинет. — Муж опознал свою ненаглядную?
— Ненаглядную? — поневоле усмехнулся сыщик. — Он чуть не протянул ноги рядом с ней от страха, увидев такую «ненаглядность».
— Опознал?
— Нет, так же, как и теща, отвергает, что это Чемезова.
— Батискаф говорит, что пойдете по ресторанам. Какой резон ходить по ресторанам, если это не Чемезова?
Тут Сорокин хитро прищурил глаза и пригрозил пальцем:
— Только не просите для этого мероприятия деньги на оперативные расходы. Опять напьетесь и свернете скулу какому-либо братку, а мне отписываться.
— Сергей Сергеевич, но тогда же за дело понадавали по шее этому Кочуру, — рассмеялся опер. — Меньше будет вымогать кровные у граждан.
Кочур Стас был бандитом, одним из первых еще советских рэкетиров в городе. Месяцем ранее Андросов и Семенов, отдыхая в ресторане «Север», застали там бандита и провели с ним, с их слов, «воспитательную работу с криминальным субъектом». Кочур обратился с жалобой в прокуратуру, операм «за недостойное поведение при обращении с гражданами» раздали по строгому выговору.
— Преступность сейчас не та, — безнадежно махнул рукой Сорокин. — Разве раньше такое можно было представить, что какой-нибудь криминальный элемент пожаловался прокурору на мента? Да ни в жизнь! А теперь что? Пошли маменькины сынки. У Кочура этого мама работает в горисполкоме на ответственной должности. Тьфу, не хочу даже говорить!
— Значит, Сергей Сергеевич, идем по ресторанам? — переспросил оперативник.
— Идите, но денег все равно не дам, — хмуро бросил руководитель. — Хватить гулять за счет государственной казны.
— Но мы же не гулять… — начал было оправдываться Кравцов, но Сорокин резко прервал его:
— Исчезни, иначе вообще запрещу появляться в кабаках!
Вернувшись в кабинет, Кравцов рассказал об ожившей голове и о ночных видениях Андросову. Тот, покачав головой, предположил:
— Неспроста она тебе приснилась. Это Кыйаара почему-то проснулась от долгой спячки и тревожит людей. К чему бы это? Будем надеяться, что она белая шаманка и не хочет нам зла. А насчет шевеления головы — все это чепуха, тебе померещилось от страха.
Посидев немного в задумчивости, Кравцов обратился к другу:
— Саня, я не в себе после вчерашнего случая в морге, поэтому хочу немного выпить. Пойдем в ресторан, расслабимся, а заодно покажем фотографию Чемезовой официантам.
— Я сам хотел об этом предложить тебе, — оживился Андросов. — У меня в заначке десять рублей.
— И у меня завалялся червонец, — довольно улыбнулся старший. — Нам хватит на царский ужин в ресторане «Север»!
— Не хочу в «Север», давай, пойдем в другой кабак, — воспротивился Андросов. — Там я влетел с этим Кочуром.
— Ничего, ничего, пусть дрожат, — засмеялся Кравцов. — Волков бояться — в лес не ходить!
9
Денег хватило на бутылку водки, салат оливье и на две порции цыпленка тапака* (более известен как цыпленок табака), это при том, что алкогольный напиток был подан без ресторанной наценки, поскольку наметанный глаз официанта сразу определил, что перед ними «ребята из органов» и их надо обслужить по первому разряду.
В конце этого чудесного ужина Кравцов подозвал официанта и, предъявив фотографию Чемезовой, спросил: