Ощупав горло, она коснулась подушечками пальцев крошечной царапины, оставленной насильником. Гигант Гектор не мог не почуять ее. А Генрих… наверняка оцарапал ее специально, чтобы она стала легкой добычей ночью за пределами дома.
Глава 5. Болезнь и убийца
Мокрые брюки липли к ногам и тяжелым тряпьем тянули ко дну, но Анхель упорно шагал, увязая в песчанном дне по пояс в соленой воде. Рюкзак, который он надеялся сохранить сухим, держа над головой, промок почти сразу, как он спрыгнул с лодки в мутную от песка воду. Главное, не попасться пограничникам, и тогда он без проблем доберется до Варны к исходу ночи. А оттуда автобус увезет его в любую точку на карте.
Он покинул дом уже больше четырех месяцев назад, но все еще боялся, что его разыскивают, поэтому обходил патрули с завидным мастерством контрабандиста.
Спать днем юный беглец привык еще дома, когда ночами просиживал часы за компьютером, перепрошивая нелегально купленные в Китае телефоны под арабский языковой пакет, а потом дремал за стойкой в сервисе. Уже почти шесть недель он прятался по ночлежкам, заброшенным домам и подвалам турецкого городка Гебзе. Ночь стала его временем. Хоть своими глазами Анхель никогда и не видел, как горели вампиры под солнцем, проверять это на себе для общей эрудиции не входило в его планы.
Людей он сторонился, но иногда прибивался к небольшим группам нищих и пьянчуг в поисках еды. Так из Ангела он стал Анхелем, научился питаться и находить пищу, воровать и избавляться от краденого. Одна из плохих, как бы сказал отец, компаний как-то навела его на мысль узнать больше о своих предках, выяснить, есть ли у него семья еще где-то. О том, что Хуссейн ему не родной, и мать зачала его во грехе, он догадался уже давно. Еще в детстве нашел свое свидетельство о рождении, где в имени отца стоял лаконичный прочерк. Да и соседи, нет-нет, да намекали иногда, что мать его, похоже, забили камнями за измену мужу.
В семье эта тема была под запретом, как и прежняя фамилия Анхеля. Прозвище заставило его надолго забыть об указанной в документе немецкой фамилии матери. Но не навсегда. Шли недели. А за ними месяцы, в которые он опускался словно животное на четвереньки. В одиночестве, угнетаемый собственными мыслями. И если бы не иссушающий голод и неведомая тоска по семье и дому, то он бы лежал вечно в гниющем сыром подвале, который служил ему пристанищем уже долгое время.
Из Гебзе он ночным автобусом наведывался в Стамбул. В этом городе было легко затеряться: жизнь кипела и днем, и ночью. Пищу найти было легко, тяжело было нападать на людей и оставаться незамеченным. И Анхель перешел на проституток. Он платил. Они давали свою кровь. Иногда его несколько дней тошнило после такой пищи, если девушка была чем-то больна или плохо питалась. Попадались и наркоманки, но Анхель никогда никого не осуждал. В своих глазах он всегда видел себя уродом, который посмел плотоядно посмотреть на сестру, и такой низкой жизнью изо дня в день наказывал себя.
В один из жарких стамбульских дней Анхель понял, что заболел инфирмой. Это случилось, когда он решил, что опустился на самое дно, обокрав банк донорской крови.
Почти пять дней он не ел и потому сорвался, увидев "приглашающий" знак Красного Креста" на обочине, недалеко от бедного района по соседству с промзоной.
Пункт сбора донорской помощи был передвижным фургоном, и угнать его оказалось фантастически просто. Если бы он знал, как это изменит его, то предпочел бы в ту ночь вновь остаться голодным.
Жажда овладела им. Довольно быстро пир превратился в обжорство, и Анхель даже не сразу понял, что опустошил все образцы в холодильнике, беспечно разрывая пакеты и выпивая драгоценный багровый нектар чужой жизни.
Его разбудил под утро визит хозяина фургона, который турецкая полиция обнаружила всего за шесть часов.
Владельцем столь гастрономически прибыльного бизнеса оказался, как ни странно, вампир. Своего первого встречного жителя ночи Ангел узнал сразу: тот вцепился в него клыками как дикий зверь, со свистом разрезав воздух. От неожиданности и пьяного от крови сознания, Анхель завалился назад и ничком упал на пол в качнувшемся прицепе. Несколько машин полиции торопливо ретировались, оставив двух хищников бороться в фургоне, разбивая медицинский инвентарь.
Несмотря на сухое тело и средний рост, Анхель не уступал более мощному противнику, защищаясь от нападок. Ломая спинами лабораторную мебель, они катались по полу, отбивая друг другу ребра, пока незнакомец металлической треногой не пригвоздил спину Анхеля к полу, вонзив длинную опору для холодильника в правое легкое незадачливого воришки и обжоры.
— Ты хоть знаешь, чье это оборудование, идиот? — Взвыл разъяренный плечистый турок, сквозь глаза-щели калёным железом прожигая непривычно голубой радужкой на темном лице. — Мейстер казнит тебя, гавнюк. Считай, что ты встретил рассвет. Ты уже мертв, щенок!
Вялой рукой Анхель схватился за прут, от которого в груди до лопаток шло противное жжение, и толкнув себя ногами от пола, с треском вырвал прут из отверстия в ковролине. Отбросив железку в сторону, он вдохнул полной грудью, чувствуя как заполняется кровью брешь в продырявленном легком. На губах проступил вкус металла, а в горле застряла багровая рвота.
Не удержавшись на ногах, Анхель упал на колени, заваливаясь на левый бок, и схватился за сердце, судорожно шаря свободной рукой по полу.
Он вновь почувствовал себя маленьким ребенком в доме отца и ощутил парализующий тело спазм в груди. Но Хуссейн и его забота и лекарства, которые не раз спасали мальчика от сердечной недостаточности в детстве, остались далеко позади. Анхеля окатил ледяной волной панический страх. А вместе с ним и отчаяние.
Противник еще орал ругательства и угрозы, возвышаясь над поверженным, блюющим на пол собственные кишки, парнем. Затем пару раз отвесил ему пинков по голове и, склонившись над беспомощным молодым вампиром, сгорбился, чтобы похлопать его по потемневшей от щетины щеке.
Сквозь агонию Анхель почувствовал как чужая рука по-хамски обшарила карманы его брюк, забралась в промежность и настойчиво огладила указательным пальцем ложбинку между ягодицами, взвешивая в ладони его хозяйство.
Через парусиновую ткань он ощущал наглые касания незнакомца в интимных местах, где даже сам касался себя со стыдом. В ответ на это Анхель мог лишь хрипеть и душить боль, задерживая дыхание. Пока шорох стягиваемых с него штанов не смешался с царапающим душу шепотом похабника, нависшего над его ухом.
— Говорят, солнце изжаривает тебя в пыль не сразу, и вся твоя жизнь успеет пролететь у тебя перед глазами: от меня до раздвинутых ног твоей мамаши.
Никогда отец не позволял при нем говорить дурное о матери. Никогда сам не сказал о ней плохого слова, какой бы, вероятно, гнусной шлюхой она ни была.
Острые зубы вонзились в шею обидчика в тот момент, когда Анхель захватил свою цель сузившимися до точки зрачками. Злоба сфокусировала его взгляд, а тело подчинилось команде: уничтожь его.
Он еще не убивал человека, но, когда ты вечно ходишь по краю, кто-то однажды должен стать первым. Воткнув пальцы под ключичные кости врага, Анхель рывком разорвал их в разные стороны, словно поделку из сухого тростника. В ладонях захрустели крошащиеся тонкие кости. А в сознании пульсировала жажда крови еще большая чем прежде. Она словно набат била по ушам, пока Анхель глотал фонтаном бьющую кровь, удерживая за череп разорванное тело мужчины, на губах которого застыл немой удивленный крик. Горло уже отсутствовало, как и рваные голосовые связки, лишь в предсмертных конвульсиях дергалась рука и подгибались пальцы.