╬
Март, 21, 1560. Лион.
Удача, крупная удача. Вчера стояла невыносимая жара. Вода в котле закипела очень быстро. Преступник кричал, умоляя судей и палачей отрубить голову, толпа ликовала, предвкушая предстоящую расправу. Успокоить чернь удалось лишь выпустив охрану с дубинками, солдаты больно били каждого, кто радовался и кричал сверх меры. Четыре глашатая, по разные стороны эшафота предупредили, что если не будет полной тишины, преступнику просто отрубят голову, а кипяток разольют по площади. По толпе пронёсся гулкий ропот, в некоторых местах начались драки, это горожане усмиряли особо ретивых крикунов. Все боялись остаться без редкого зрелища. Солнце нещадно пекло, запах тысяч потных тел висел в воздухе невыносимым смрадом.
Когда наступила гробовая тишина, начали читать ведьмины стихи. Французские, испанские и немецкие переводы ничего не дали, но стоило произнести первые строки по-английски, как толпа засвистела и даже охране не удалось призвать к должному порядку. Мои агенты заметили суету неподалёку от котла и, бросившись туда, обнаружили бьющуюся в конвульсиях пожилую беззубую старуху с огромной бородавкой на лице. Гвардейцы, схватив её потащили в казематы. Пришлось их поторопить, поскольку любопытные ротозеи то и дело останавливались, чтобы глянуть на котёл, в который только что сбросили фальшивомонетчика.
Воистину убеждаюсь, что народу нужен лишь хлеб и зрелища. Думаю, это пагубное пристрастие останется в людях до второго пришествия.
Камерарий Кариссо
╬
— Что ты наделала? Почему портал дрожит?
— Не знаю. Я подумала, что…
Эльва подбежала к алтарю, пытаясь остановить начавшийся процесс.
— Дура, там нет Розалин и нет хранителя её души. Но портал теперь не закрыть. Одевайся живо, проскочим внутрь и тут же вернёмся обратно.
Джессика едва успела схватить шулам алуурчин.
Глава 45
Эльва, выбравшись из кротовой норы, почувствовала как в лоб ей упёрся гранёный ствол мушкета. Рука, затянутая в огромную кожаную перчатку, грубо рванула её, выволакивая наружу.
— Этьен, посмотри, может там ещё кто прячется? Или погоди, давай запустим туда Пишото.
Но услуги Пишото, коренастого пса с налитыми кровью глазами, не понадобились. Джессика вылезла из норы сама, приготовив шулам алуурчин. В неё целились сразу восемь стволов. Ещё несколько человек держали наготове вилы, пики и молотильные цепы. Плохо, она сможет справиться лишь с тремя. Остальные успеют выстрелить. Сила тут бесполезна. Джессика попыталась что-то сказать, но получила мощный удар прикладом по челюсти. Сознание покинуло её. Очнулась она в тесной камере, прикованной к стене ржавой цепью. Вместе с ней, прижавшись друг к другу, сидели с десяток девушек, женщин, старух и даже одна девочка лет восьми. Стояла невыносимая вонь. Пленные мочились и испражнялись прямо в канаву у левой стенки.
— Ну что, довольна?
Джессика посмотрела в угол. Гремя цепями к ней подползла Эльва с огромным синяком на щеке. Джессика пыталась обработать рану, но Эльва лишь отмахнулась от её руки. Несчастных поодиночке вызывали на допрос. Одну женщину, избитую до потери сознания принесли и бросили на солому. Вторая вернулась с разбитой губой. Она затравленно смотрела на своих товарок и тихо лепетала:
— Они сказали, что не будут бить. Они обещали, что не станут мучить если я подпишу их бумаги.
Старуха, дремавшая в дальнем углу, не открывая глаз спросила:
— Ты хоть поняла, что подписала?
Девушка лишь замерцала глазами.
— Откуда. Я грамоте не обучена. Они сказали, там написано, что я верю в бога. И если я не ведьма, то с радостью должна подписать.
— Дура. И ты поверила?
— Конечно поверила. Вы думаете они могут врать? Там все знатные люди…
Старуха лишь ухмыльнулась. Примерно через час Джессику забрали на допрос. Она успела незаметно уронить шулам алуурчин в солому. Эльва в это время смотрела совсем в другую сторону. В тесной камере с факелами на стенах стоял узкий стол, за которым сидел человек в забавной шапке. Слева от него стоял какой-то священник. У стены за маленьким столиком примостился на низкой лавке молодой парень, остриженный под горшок. Перед ним возвышалась куча исписанных бумаг. Дальний угол камеры был покрыт мраком.
— Кто такая? Откуда? Имя?
Джессика представилась Мадлен, пастушкой, потерявшей щенка в норе. Грета, её мать, приказала достать щенка, а когда Джессика застряла, полезла за ней и тоже застряла. Человек в шапке перевёл постный скучающий взгляд на стражника возле двери:
— Раздеть.
С Джессики сняли плащ и, сорвав нижнюю юбку, подтащили к деревянной доске, залитой кровью. Возле доски лежали щипцы, какие-то свёрла и иглы.
— А ну поверните её. Пастушка, говоришь? Тело уж больно нежное. Говори, ты Розалин Макбрайт?
Джессика опешила.
— О боже, нет конечно.
— Что ты сказала? Упомянула его имя в суе? Жиль, проучи-ка её.
Огромный человек, раздетый по пояс, вышел из тёмного угла и вытащив короткий хлыст, пару раз стеганул Джессику под рёбра. Когда её крики перешли в стоны, Джессике связали руки и вздёрнули почти под потолок. Босые ноги едва доставали до каменного пола. Она застонала от боли, но на присутствующих это не произвело никакого впечатления.
— Читай!
Ей подсунули свиток, испещрённый коричневыми буквами. Джессика от испуга даже не сообразила на каком языке был написан текст. Впрочем, для неё это уже было неважно. Джессика за время охот в совершенстве овладела большинством древних европейских языков и сносно читала по-монгольски.
— В предрассветной поре завывает метель, вьётся вихрями зимняя стужа. Я на снежной перине стелю нам постель, только ты в целом мире…
— Довольно. Где научилась читать? Кто научил? Она же и обучила тебя колдовству, ведь так?
Джессика оправдывалась, придумывая что-то на ходу. Они с Эльвой не раз обговаривали легенду, если угораздит попасться в плен, но как не готовились, предугадать все вопросы не получилось. Палач, который был выше Джессики на две головы, схватил клещи и аккуратно приподнял её грудь левой рукой. В камеру вбежал молодой служка и протянув бумагу, зашептал судье что-то на ухо. Не меняя выражения лица, тот, зевнув, махнул рукой:
— Отпустить.
Джессику вернули в камеру. Охранник швырнул ей одежду, руки заковывать не стал. Джессика подбежала к Эльве.
— Скорее дай мне клинки и снадобья.
Эльва лишь печально улыбнулась.
— Нет нужды. Возьми свой шулам алуурчин. И в следующий раз избавляйся от него аккуратнее.
Эльва долго копалась под платьем, замирая если кто-либо в камере смотрел в их сторону.
— На, держи. Хорошо, что догадалась выбросить. На допросе они бы не постеснялись залезть и туда.
Джессика тщательно протёрла клинок пуком соломы. Она прекрасно знала, где Эльва приютила его. Мысль о том, что ей придётся сделать то же самое вызывала отвращение.
— Мне обязательно прятать его туда?
Эльва пожала плечами.
— Теперь это не имеет значения. Они схватили старуху на площади. Все обвинения в колдовстве сняты.
Джессика оглядела товарищей по несчастью. Грязные, измождённые лица, затравленный взгляд. Они смотрели на неё, словно ждали какой-то помощи. Лишь старуха в углу продолжала дремать.
— Когда я уходила, здесь было больше народу. Где избитая женщина, где девочка, где красавица со шрамом?
— Приходил начальник стражи, предложил отпустить за выкуп. Как видишь — здесь остались лишь те, за кого ничего не заплатят.
— Но если обвинения в колдовстве сняты, то почему мы не на свободе?
— Нас посчитали за бродяг.
Джессика вскочила на ноги, испугавшись пробежавшей по полу крысы.
— Бродяги?
— Да. Здесь нет никого, кто сможет поручиться за нас. Учитывая особое положение — не будет даже суда, просто затравят собаками.
Джессика закрыла лицо руками.