Калужская область – это адрес единственной в России региональной программы, которую, не стесняясь, величают «экономическим чудом». Причем не только губернаторские пиарщики, но и серьезные экономисты за рубежом. В России термин «чудо» не раз пытались приспособить для нефтегазовых взлетов в Югре и Сахалине. Или к дотационному благополучию Чечни, которой Москва дает до 85 % бюджета[1]. Но разница понятна и школьнику: Калуга совершила свой рывок без ресурсной базы, без подачек Москвы, без предприятий-доноров, какими является «Северсталь» для Вологды или «КамАЗ» для Казани.
Если в Калужской области работают 12 промышленных парков, то в соседней Брянской области – ни одного. Крупнейшие в регионе производства запыхтели еще в советские времена, а Брянский машиностроительный завод, выпускающий железнодорожные локомотивы, вагоны и судовые дизеля, – и вовсе в 1873 году. Брянск известен масштабными заготовками древесины, хотя тысячи гектаров товарных лесов находятся в «зоне отчуждения» после катастрофы на Чернобыльской АЭС. На базе лесозаготовок выросли многочисленные мебельные производства. В поселке Сураж местный завод «Пролетарий» развился в одного из крупнейших в России производителей картона и упаковки. Но это все равно не Samsung даже близко.
Можно предположить, что Калуга выехала на каких-то преференциях или открытии кимберлитовых трубок, полных алмазов. Но к началу XXI века Калужская область 45 % своей казны получала в виде федеральных дотаций и занимала в рейтинге регионов 80-е место из 83[2]. Невозможно было представить, что пройдет пять лет и в это гиблое место вложат каждый восьмой доллар иностранных инвестиций, направленных в Россию, а калужская экономика будет расти быстрее китайской.
Вскоре после прихода к власти Владимира Путина были пересмотрены отношения центра и регионов, которые раньше делили собираемые в областях и весях налоги, грубо говоря, пополам. А в новых условиях получилось, как объяснял на пальцах вице-губернатор Калужской области Максим Шерейкин, что с каждого заработанного рубля 85 копеек идет в федеральный бюджет, 14 – в областной и лишь одна копейка – в муниципальный[3]. Кроме того, Путин отменил губернаторские выборы («укрепил вертикаль власти»), в результате чего главы регионов стали назначаться на свой пост из Москвы.
Поставьте себя на место тогдашнего губернатора. Главное правило игры заключается в том, что вас могут снять в любой момент. А ваши экономические достижения – далеко не главный критерий оценки. Куда важнее не допустить расцвета внесистемной политической оппозиции или «социальных взрывов». А бюджетные дыры проще всего латать, выстраивая хорошие отношения с федеральными чиновниками, влияющими на процесс выделения субсидий регионам. Привлекать инвестиции в этой ситуации непродуктивно. Ну привел ты к себе какой-то крупный завод – а дальше? Пока он там построится, запустится, выйдет в прибыль, из которой в области останется 15 копеек с рубля. А тут удачно сходил на охоту с министром – и на следующий день проблемы нет. Во-первых, цены на нефть сказочно росли, государственная казна пузырилась от денег, и добиться новых дотаций для какого-то региона было куда проще, чем сегодня. Во-вторых, хорошие отношения с начальством означали для губернатора своего рода карт-бланш на перспективу. При таком раскладе инвестор, особенно крупный, это не спасение, а головная боль, поскольку он для губернатора «чужой» и может создать противовес его власти.
Вот, например, губернатор Брянской области Николай Денин, руководивший регионом с 2003 по 2014 г., жил в соответствии с правилами игры. До избрания Денин командовал птицефабрикой «Снежка». По версиям СМИ, контроля над предприятием после избрания губернатором он не утратил: крупные пакеты акций оказались у его супруги и племянницы. В 2005–2006 гг. губер перечислял птицефабрике из бюджета области по 100–200 млн рублей в год, а когда в кормовом цеху взорвался газовый баллон, ввел в регионе режим ЧС и вскрыл областной резервный фонд.