В те дни Спиридон Есаулов, подлечившийся в своей семье, встретился с Михеем - без оружия.
Михей из своего отряда разрешил только Федьке Синенкину помогать белой родне косить хлеб. И сам он, отчаянный рубака, близко подошел к хлебам.
Федька прискакал на родовой загон убирать пшеницу вместе с отцом. Федор махал косой. За ним другой косарь - дядя Спиридон. Мария и Настя вязали снопы. Дети Марии и сын Спиридона Васька кашеварят.
- Звезду хоть сыми с шапки, нехристь! - плюнул Федор в сторону Федьки.
Звезду Федька снимать не стал, но покосился: за какое дело браться?
- Запрягай коней, ирод! Снопы вози!
Под вечер Синенкины и Есауловы хлебали в степи кулагу из общей чашки. Федька не лез ложкой раньше отца и Спиридона. Федор и сыну налил кружку дымки - парень растет. Ночью съездил в станицу, привез сыну новые сапоги и теплую одежду - война никак не кончается, а дело идет к холодам.
К балагану Федор вернулся не один - с Михеем, встретившим его на лунной дороге. Федор шепнул Спиридону, и тот вышел к Михею.
Тихо и долго разговаривали братья, сохраняя перемирие. Бабы в балагане чутко прислушивались, но долетали только отдельные слова, фразы.
- Советам теперь не устоять...
- Белые генералы не удержатся... Юденича выкинули в Эстонию...
- А Колчака уже не остановить...
- Это по воде вилами писано...
- Уже известно, кого Деникин будет короновать на царство...
- Не удержится...
- Дай-ка твоего табачку...
На заре к балагану подъехал третий брат.
Спиридон спросил:
- Ты за белых или красных, Глеб?
- Я сам по себе, самостоятельный. Мне всякая власть - нож острый. Шкуро тоже хлебушек подметает подчистую. Опять же мобилизации. И когда это кончится?
- Дело говоришь, Глеб Васильевич, - закурил Спиридон. - Это жизнь райская: ни белый, ни красный - сам себе господин. Да только где же ты такую жизнь видал?
- Верно гутарит Спиридон: на два стула не сядешь, разве что промеж них, наземь. Два и есть только цвета: белый и красный, - поддерживает брата Михей.
- И собирается белый цвет на Москву несметной силой! - говорит Спиридон.
- Вот увидишь, обломают они зубы о рабочие штыки: московский да питерский пролетариат - железный. Два года уже удерживают столицы. И мой тебе совет, от души, не ради агитации: бросай, Спиридон, косу, захватывай верных тебе казаков и чеши к нам в полк - командовать будешь ты, я буду комиссаром.
- Где он, полк? - насторожился сотник.
- Ушлый ты, братец! Приезжай - увидишь.
- Так куда ехать?
- Не хитри, не с бабой, приезжай в любую балку - встретим. Решайся перемирие кончается. Не вернется Россия к старому, попомни мои слова.
- Не могу. Вроде измены получится.
- Нет тут измены для народа. Наоборот, получишь от народа награду.
- Нет, чужой буду у вас... как чужой и тут.
- Поедем, Спиря, - горячо просит брата Михей.
- Я уеду, а Фольку с Васькой повесят.
- Бери их с собой!
- А мать?
- Скроется.
- Поедем, Глеб? - повеселев, спрашивает Спиридон.
- А скотину на кого оставлю? Нет. Воюйте уж вы, командиры.
Спиридон, однако, оседлал своего коня. Михей тоже взял седло и стал ловить свою белоногую кобылу, резвую и норовистую. Она не давалась даже Глебу, коноводу.
Невдалеке послышались выстрелы. К балагану подлетел Федька.
- Дядя Михей, спасайся, за мной скачут белые!
Кто-то нарушил перемирие. Белые всадники приближались. Михей беспомощно стоял с седлом в руках.
- Не судьба, Михей! - сказал Спиридон. - Скачи живо. Брось кобылу. Садись на моего, твоей не уступит. Месяцем зовут!
- А мою Зорька! - Михей вскочил на коня и помчался за Федькой.
Глеб держал своего коня, который мог увязаться за Михеем, а Спиридон уже ласково потрепал гриву Зорьки - кобыла неожиданно присмирела, услышав топот, и новому хозяину далась.
- Кто тут был? - подскакали белые конники.
- Два пацана, станичники, - ответил Спиридон.
- Вот мать иху так! Ночью прибыл какой-то полковник и разматерил атамана и есаула за перемирие - красных, говорит, тут на одну понюшку не хватит, а вы с ними миры заключаете.
- Что за полковник?
- По фамилии Арбелин.
- Эге, - свистнул Спиридон, - знакомая фамилия, служили мы у него в полку. Где он квартирует?
- Наверное, в "Бристоле", а может, и в "Гранд-отеле".
- Это шишка крупная, тут он неспроста, надо с ним повидаться.
- Уже слышно: всем идти на Москву - и больным, и легко раненным, до пятьдесят лет - всем под ружье.
- Всю жизнь казаки шли на Москву - и ни разу не взяли! - говорит Спиридон.
- Ты к чему это, сотник? - покосился волчьей сотни казак. Запорожская Сечь разве не грабила Москву?
- К тому, что теперь непременно возьмем, - опустил глаза сотник.
- Выпить есть? - спросил волчак.
- Вон у хозяина спроси, - Спиридон показал на Федора.
- Ваши бабы? - облизнул губы волчак, видя Марию и Фолю.
- Наши, жены, с левого края моя, а с правого брата.
Услышав это, Глеб направился к Марии и завел с ней разговор. Казаки повернули в станицу.
УЧЕНИЕ О ЧЕРЕПЕ
По причине болезни печени князь Арбелин прибыл в станицу подлечиться целебной водой. Заодно возглавил тощий гарнизон, инвалидную команду. Все боеспособные силы ушли на северный фронт. Наступал самый решительный момент гражданской войны - поход Деникина на Москву.
За последние годы Арбелин почти не изменился, по-прежнему не сделал никакой карьеры и даже чином не вырос. Служил он давно по инерции. Его княжеское происхождение и философия - а он был философом - никого не интересовали. В белой армии была масса офицеров из низов, взводных ванек, и им вряд ли пришлись бы по душе аристократические теории князя.
Белый комендант занял люкс в "Гранд-отеле", свез туда половину курортной библиотеки, запасся винами, толковым поваром и искал хорошее общество. В станице он встретил знакомого Александра Синенкина. Арбелин принадлежал к тому типу людей, о которых сказано, что их сгубило салонное остроумие. Его конек - фраза. Похлебывая из тонкого бокала, в мерцании свечей и золотых корешков книг, князь просвещал станичных собеседников. Кроме Александра, к нему приходили по вечерам новоиспеченный директор курортов, несколько медиков, имеющих частные лечебницы, две-три дамы сомнительной репутации, занесенные сюда ветром войны.
- Господа! Главное: происхождение. Вот и наш уважаемый агроном Александр Федорович утверждает, что все дело в корне. Однажды мы с ним оказались в чужом городе и изучали по книгам древнейшее дно моря, некогда плескавшееся на месте Кавказа. Мы "штурмовали" с ним белые твердыни Эльбруса, "разыскивали" в старых моренах стоянки первых людей и пришли к выводу, что Кавказ - легендарная, оставшаяся лишь в преданиях родина, праколыбель человечества.
Поскольку это был главный постулат новой теории князя, тут станичный философ возбуждался, начинал ходить по яркому ковру, поднимая палец к голове.
- Я допускаю, что цветные расы действительно произошли от обезьяны. Что касается меня и, вероятно, вас, господа, то мы произошли не от обезьяны, а от белого бого-человека, прилетевшего из глубин Вселенной. Богочеловек поселился, естественно, на горах, дал начало горному человеку-гиганту, от которого пошел европейский мир, германцы, отслоившие от себя франков, саксов, бриттов, скандинавов.
Арбелин старался говорить красочно, воздействуя на слушателей своего салона.
- Господа, ясно, как день, нет никакого бога, иначе бы он вмешался в богомерзкие людские дела...
- Но позвольте, ведь хорошо известно из Писания, что господь отрекся от людей и миром правит сатана, - возражали ему.
- Нет, не было и не будет никакого бога, - утверждал Арбелин, радуясь тому, что скажет дальше. - Но, господа, тот, кто отрицает бога, выбивает у людей, идущих в кромешном мраке, последнюю свечу!
С этим были согласны все.