- Почему же тогда нельзя было сразу и высадиться в Нортумбрии? - спросил как-то раз Шеф, отирая со лба пот и подавая знак следующему заказчику. Приземистый плешивый викинг, который предъявил ему свой продавленный шлем, громко, но беззлобно расхохотался.
- Настоящее горячее дельце всегда должно с чего-то начинаться, - объяснил он. - Ведь сначала надо подняться вверх по реке. Потом приглядеть место, куда бы можно вытащить корабли. И попробуй-ка найти сразу лошадей для оравы в несколько тысяч человек! Дальше начинают подтягиваться отряды, которые по ошибке вошли не в то устье, что остальные. Да будь у христиан хоть немного извилин в голове, - внушительно произнес он, приправляя слова плевком, - они бы, пока мы каждый раз раскачиваемся, запросто могли спихивать нас обратно в море!
- Змеиного бы Глаза они так просто не спихнули, - вмешался другой викинг.
- Его бы, пожалуй, нет, - согласился первый. - Со Змеиным Глазом у них могло бы не выйти. Но с другими воеводами - сколько угодно. Помнишь, как нам франки дали по шапке с Ульфкетилем?
В общем, перед тем как ударить, надо первым делом иметь твердую почву под ногами, согласились оба. Это мысль толковая. Только в этот раз все пошло наперекосяк. Слишком долго они торчат здесь. «А все из-за короля Эдмунда, - закивали головами воины в очереди (они называли его Ятмундом), - все из-за него, и никто не знает, почему он ведет себя как последний дурак. Страну его пощипать и заставить его самого просить пощады ничего не стоит. Но жуть как не хочется возиться с Восточной Англией, - пожаловались викинги. - Времени на это уходит много, а толку с нее мало. Какой же дьявол мешает королю заключить сделку и столковаться с нами о цене? Ведь один раз его уже предупредили».
«Похоже, вы немного переборщили с предупреждением», - подумал Шеф, вспоминая потухший взгляд посаженного в лошадиную кормушку Вульфгара и тот неизъяснимый дух ярости, что всколыхнул все королевство и витал над ними на всем пути через леса и поля Восточной Англии. Но когда он спросил викингов, почему они так рвутся в Нортумбрию, самое большое, но, пожалуй, не самое процветающее из английских королевств, хохот, который грянул в ответ на этот вопрос, не унимался особенно долго. Когда же наконец ему открыли глаза на сцену с участием Рагнара Лотброка и короля Эллы, когда напомнили слова о старом борове и о поросятах, которые вскоре захрюкают, когда рассказали о Виге-Бранде, не побоявшемся в Бретраборге глумиться над Рагнарссонами, - тогда пробежал по спине его зловещий холодок. Он помнил слова, что слетели с посиневших, набрякших уст в змеином погребе архиепископа; он помнил, как чувство подсказало ему, что против всех них было обращено проклятие…
Теперь он знал, что свершается возмездие. Но этого было еще мало, чтобы утолить его любопытство.
- Почему ты заговорил о Преисподней? - спросил он как-то вечером Торвина, когда, покончив с работой, они поставили на остывавший горн высокие кружки с пряным элем. - Разве ты веришь в то, что существует место, где люди после смерти расплачиваются за земные грехи?
- А с чего ты взял, что «преисподняя» - слово христианское? - спросил его Торвин. - Тебе известно, что значит «рай, Царствие Небесное, Небеса»? - Торвин употребил английское слово - Heofon.
- Рай? Небеса? Ну… Это на небе… - смущенно пролепетал Шеф.
- Христиане считают Небеса местом вечного блаженства своих праведников. А слово это существовало задолго до того, как пришли христиане. Они его просто позаимствовали. И придали новое значение. Такая же история со словом «преисподняя». Ты ведь знаешь уже, что такое huldal - На сей раз он воспользовался норвежским словом.
- Это означает укрывать, прятать. То же самое, что по-английски - helian.
- Вот именно. Преисподняя - это то, что под покровом, то, что скрыто. То, что находится под землей. Простое слово - как и Небеса. Так что можешь теперь сам наделить эти слова еще каким-нибудь смыслом… А теперь отвечу на второй твой вопрос: да, мы верим в то, что существует место, где грешников после смерти наказывают за совершенные грехи. И кое-кто из нас это видел.
С минуту Торвин не проронил ни слова, словно бы обдумывая, насколько разумно с его стороны будет углубляться в объяснения. Когда же он нарушил молчание, с уст его сорвались звуки, напоминающие пение, звонкое, тягучее, наподобие того, что когда-то давно слышал Шеф в исполнении монахов из церкви при монастыре в Эли на рождественской службе.