- Попроси собраться здесь Лицию, моего отца, ее отца и Регория. Мы без промедления приступим к обряду бракосочетания.
- Величайший, как только ты приказал мне вызвать в резиденцию святого отца, я взял на себя смелость предупредить всех упомянутых тобой лиц, ответил постельничий. - Все они наготове и ждут.
- Ты превзошел самого себя! - восхитился Маниакис. - Ты поражаешь меня всякий раз, стоит мне решить, что это уже невозможно.
- Моя цель состоит в том, чтобы ты считал подобное само собой разумеющимся, величайший, - сказал Камеас.
Пока Маниакис пытался понять, как ему расценить заковыристый ответ постельничего, Филет окончательно пришел в себя и задал практический вопрос:
- Где будет проходить обряд, величайший? Я полагаю, ты не придаешь этому особого значения, но...
- Ты правильно полагаешь, святой отец, - ответил Маниакис. - Я наметил для этой цели Малый храм здесь, в дворцовом квартале. Правда, его следовало бы подновить, поскольку при последних Автократорах он почти не использовался, но я думаю, он все же подойдет для наших нужд.
- Прошу прощения, величайший, - Камеас смущенно кашлянул. - Предвидя, какой оборот могут принять события, я пару дней назад послал туда нескольких человек, дабы они предприняли все, что в их силах, с целью улучшить внешний и внутренний вид храма, а также обеспечили определенные удобства для проведения обряда.
Онемев, Маниакис изумленно воззрился на постельничего.
- Нет, ты поистине неподражаем, достопочтеннейший Камеас! - вымолвил он, наконец обретя голос.
- Величайший, если уж какие-то вещи требуется выполнить, их следует выполнять надлежащим образом, - с чувством собственного достоинства ответствовал постельничий.
Глава 12
- О брат мой! - нахмурившись, сказал Парсманий. - Твои поступки выходят за грань допустимого. Весь город полон слухами; люди взбудоражены дворцовыми сплетнями.
- Да, горожане перешептываются, - согласился Маниакис. - Но криков возмущения, чего я опасался, пока не слышно. Что до сплетен, то они потихоньку умрут сами собой, и я снова смогу спокойно заняться своими делами.
- К тому же, уж позволь говорить откровенно, - продолжил Парсманий, упрямо пропуская мимо ушей слова Маниакиса, - я не в восторге от того, что ты поставил себя в слишком большую зависимость от Регория и Симватия. Всем очевидно: ты относишься к ним лучше, нежели к более близким родственникам.
- Боюсь, тебя больше заботит другое, брат мой, - ответил Маниакис. - И Лиция здесь ни при чем. Ты просто завидуешь Регорию.
- Почему бы нет? - резко спросил Парсманий. - Ведь ты Автократор, следовательно, Регорий занимает то место, которое на законных основаниях принадлежит мне. Тебе не следовало назначать севастом двоюродного брата, когда под рукой у тебя был родной.
- Прежде всего, когда мне потребовался севаст, тебя не было под рукой, шумно выдохнув, проговорил Маниакис. Разговор начинал его злить. - Ты находился совсем в другом месте. В маленьком вонючем городке на краю света. И не ты, а Регорий был моей правой рукой все то время, пока я боролся с Генесием. Кроме того, он прекрасно справляется со своими обязанностями. Так к чему все твои пустые речи? Тем более что мы уже обсуждали эту тему.
- А к тому, что в момент того обсуждения я даже предположить не мог такого идиотского поступка с твоей стороны. Подумать только, ты вступил в связь со своей же...
- Ты лишаешься аудиенции! - Голос Маниакиса загрохотал, словно стылая зимняя буря. - Ты навлек на себя наше неудовольствие. Мы не желаем более ни видеть тебя, ни говорить с тобой до тех пор, пока ты не загладишь нанесенное нам оскорбление. Прочь с наших глаз!
С тех пор как стал Автократором, Маниакис и дюжины раз не использовал грозное императорское "мы". А теперь ему пришлось дважды пустить его в ход за какие-то несколько дней. Но лучше уж выразить свой гнев таким способом, ведь иначе оставался лишь один путь: вызвать стражников и приказать им бросить Парс-мания в подземную тюрьму, находившуюся под правительственным зданием на Срединной улице.
Вызывающе вздернув подбородок, Парсманий молча вышел. Не прошло и двух минут, как в дверь легонько постучал Регорий.
- Твой брат и мой кузен только что покинул резиденцию, - заметил он. Причем с таким видом, будто он недоволен всем на свете.
- Мой брат и твой кузен будет иметь куда больше причин для недовольства, если осмелится в ближайшее время хоть ногой ступить на порог резиденции! ответил Маниакис, не успевший еще остыть от вспышки гнева.
- Поскольку все это затрагивает не только тебя, - сказал Регорий, - то разреши дать совет: найди подходящего человека с хорошо работающими мозгами и посади его на мое место.
- Ты и так на своем месте! - Маниакис раздраженно топнул ногой. Что-то последнее время я часто топаю, подумал он. Эдак недолго выбить пару-другую изразцов из мозаичного пола. Камеас, конечно, расстроится. Зато хотя бы одно дело будет доведено до конца. Топнув для верности еще дважды, он продолжил:
- Когда собственный брат бросает мне прямо в лицо обвинение в кровосмешении...
- Я бы не стал так расстраиваться по этому поводу, о величайший, двоюродный брат мой и мой зять! - Вывалив без единой запинки на голову Маниакиса эту неуклюжую груду титулов, Регорий ухмыльнулся:
- Извини, но я плохо представляю себе Парсмания во главе банды бунтовщиков, вышедших на охоту за твоей головой.
- Я тоже. Причина моего огорчения совсем в другом. - Маниакис потрепал Регория по плечу. - Вот если бы бунтовщиков попытался возглавить ты...
- Тогда они покатывались бы со смеху всю оставшуюся жизнь, - ответил Регорий. - У меня не много талантов. Один из них - веселить людей. И все же я бы мог попытаться, знаешь ли.
- Как, и ты туда же? - Маниакис затравленно посмотрел на кузена. - Если так, то мы с Лицией не сможем... У нас просто не получится...
- Я мог бы попытаться подогреть недовольство толпы, это верно, - сказал Регорий. - Но только прежде, чем решить, как вести себя дальше, я пошел и поговорил с сестрой. Не знаю, по какой именно причине, но больше всего на свете она хочет быть твоей женой. А я привык с почтением относиться к ее уму и здравому смыслу. Надеюсь, ты тоже будешь к ним прислушиваться.
- Так я делал раньше, так намерен поступать и впредь, - ответил Маниакис. - Если бы я не прислушивался к ее мнению, дела сейчас обстояли бы совсем иначе.
- Могу себе представить. - Регорий на секунду задумался. - Нет. Уж лучше так. - Он задумчиво кивнул.
Автократор тоже задумчиво кивнул. А что ему еще оставалось?
***
Маниакис ожидал надвигавшегося очередного Праздника Зимы примерно с тем же воодушевлением, с каким небольшой, не защищенный крепостными стенами городок где-нибудь в западных провинциях мог бы ожидать приближения армий Абиварда. Но не в его силах было заставить время застыть, а уклониться от посещения Амфитеатра означало открыто признать свою слабость. А потому, когда настал день праздника, они с Лицией вышли на площадь Ладоней и двинулись по направлению к гигантской каменной чаше. Туда, где им обоим, без всякого сомнения, предстояло подвергнуться безжалостному осмеянию.
Завидев Автократора и его новую жену, кое-кто демонстративно отворачивался, но большинство горожан просто небрежно кивали им, Словно равным, как полагалось на Празднике Зимы. Взявшись за руки, император с императрицей перепрыгнули через один из костров с ритуальным криком:
- Гори оно огнем, наше горе-злосчастье!
Амфитеатр встретил их шумом, топотом, свистом. Маниакис притворился, будто ничего не слышит, лишь сильнее сжал руку Лиции. Та, в свою очередь, вцепилась в руку мужа, словно в последнюю опору: у нее еще не выработалась привычка не обращать внимания на оскорбительное поведение толпы.
Старший Маниакис и Симватий с Регорием тепло приветствовали Лицию, когда она, следуя за мужем, поднялась на отведенное им место. Цикаст, выглядевший поистине великолепно в своей сверкающей золоченой кольчуге, также рассыпался в приветствиях. Даже Парсманий попытался вежливо кивнуть, но не слишком преуспел в своем начинании. Заметив это, старший Маниакис сердито нахмурился, после чего Парсманий предпринял еще одну попытку напустить на себя самый дружелюбный вид. С тем же успехом он мог бы подсластить бочку уксуса ложкой меда.