- О сын дихгана! Зрю широкое поле, но оно не есть поле, зрю башню на холме, где обретется и утратится честь, и щит серебряный, сияющий над узким морем...
Маниакис наклонил голову в надежде услышать еще хоть что-нибудь. Но в резиденции воцарилась мертвая тишина. Несмотря на весьма прохладный воздух, широкий лоб Багдасара покрылся крупными каплями пота. Маг сделал несколько шагов, пошатнулся и чуть не упал. Он выглядел беспредельно усталым; таким же оказался и его голос, когда он спросил:
- Ты понял хоть что-нибудь, величайший? Мне этот язык совершенно незнаком.
- Понять-то понял, но... - Маниакис постарался как можно точнее перевести услышанное на видессийский. - По-моему, тебе удалось извлечь из глубины времен предсказание, сделанное кем-то много лет назад.
- Ты совершенно правы, величайший. Очень на то похоже. - Неуверенной походкой Багдасар кое-как добрел до ближайшего кресла и буквально рухнул в него. - Могу ли я попросить, чтобы мне принесли немного вина? - спросил он. Я совершенно обессилен.
Маниакис звонком позвал слугу; отклик последовал не сразу - почти все дворцовые служители, подобно большинству горожан, сейчас отмечали Праздник Зимы где-то вне стен резиденции. Однако вскоре появилась одна из служанок с кувшином вина и двумя кубками. В знак отвращения к Скотосу Багдасар сплюнул на пол, после чего залпом выпил вино. Маниакис сделал пару неторопливых глотков и задумчиво произнес:
- Когда я сражался на стороне Сабраца против узурпатора Смердиса, у Абиварда был личный прорицатель по имени... - Он задумался, припоминая:
- Таншар. Во всяком случае, он называл себя именно так.
- Так это был его голос? - спросил Багдасар.
- Не уверен, - ответил Маниакис. - Я его редко видел. У него была даже не седая, а совершенно белая борода. Мне трудно представить, чтобы его голос звучал так.., мужественно, как тот, который тебе удалось вызвать из глубины времен.
- Даже если именно он сделал предсказание, которое мы слышали, - возразил васпураканский маг, очертив у сердца охранительный знак солнца, - то кто может знать, какая сила воспользовалась его устами? Должен сказать тебе, что в мире немало сил, не укладывающихся в наши представления о возможном и невозможном.
- Я бы предпочел услышать что-либо более определенное. - Маниакис с сожалением покачал головой. - Но мои желания никогда не совпадут с моими возможностями; тебе нет нужды напоминать мне об этом, уважаемый маг. Я уже усвоил сию печальную истину. Однако подведем итог. Абивард реагировал на нечто, имевшее место в прошлом, считая это нечто очень важным для себя. "Широкое поле, но оно не есть поле..." Н-да. Хотелось бы знать, что сие означает, за исключением того факта, что все предсказатели обладают особым даром наводить тень на плетень.
- Об этом сможет рассказать Абивард. В том случае, если предсказание сбудется, - сказал Багдасар. - С другой стороны, если хотя бы часть предсказания окажется неверной, вряд ли генерал станет беспокоиться об остальном. Нам же едва ли удастся самостоятельно разобраться в столь сложном деле до конца, ибо я предполагаю, что моя магия столкнулась с магией, заложенной в самом предсказании.
- Весьма вероятно, почтенный маг, - согласился Маниакис. - Итак, мы получили ответ на вопрос, тревоживший меня со времени встречи с Абивардом. Но даже получив его, мы остались в неведении, отчего генералу так хочется увидеть сияющий серебряный щит. Можешь ли ты сделать какие-либо предположения на этот счет?
- Мне видятся две возможности, - ответил Багдасар. - Первая такова: мы задали не правильный вопрос.
Вторая, полагая вопрос правильным, просто означает, что еще не пробил час для получения ответа.
- Более того, мы даже не можем предположить, когда такой час пробьет, вздохнул Маниакис. - Если он вообще когда-нибудь пробьет. Так или иначе, мне, наверно, следует поблагодарить тебя, почтенный маг.
***
Поднимаясь из проскинезиса, Трифиллий слегка запыхался.
- Величайший! Вызвав меня к себе, ты оказал мне великую честь, которой я не стою. Чем я могу тебе служить? Распоряжайся мною! - На его одутловатом лице появилось выражение, долженствовавшее обозначать крайнюю степень рвения выполнить любое указание Автократора.
Маниакис отлично помнил, что, когда он в прошлый раз "распоряжался" Трифиллием, назначив того послом к кубратам, ему пришлось умасливать вельможу обещанием повысить его сан. Теперь такой возможности уже не было, ибо титул "высокочтимый" являлся наивысшим в империи. Приходилось надеяться, что в глубине души сановника действительно живет чувство долга.
- Высокочтимый Трифиллий! - начал Маниакис. - Вне всякого сомнения, ты помнишь, как этой осенью я встречался с главнокомандующим макуранцев Абивардом, войска которого, к величайшему для нас несчастью, до сих пор квартируют в Акросе.
- Конечно, величайший. - Трифиллий непроизвольно взглянул на запад, хотя единственным предметом, доступным в том направлении его взору, была стена зала, в котором проходила аудиенция. - Даже самый слабый запах дыма от их костров кажется непереносимой вонью любому здравомыслящему видессийцу!
- Так оно и есть, - поспешно прервал вельможу Маниакис; похоже, Трифиллий был не прочь поупражняться в искусстве красноречия. - Абивард тогда сказал, что единственно возможный способ убедить Сабраца отвести свои войска - это хорошо продуманные, умелые действия моего особого посланника ко двору Царя Царей... - Продолжить Автократору не удалось. Трифиллий возопил:
- И ты хочешь назначить меня таким посланником? Величайший! Чем я так тебе не угодил, что ты решил послать меня в отвратительную дыру, где меня наверняка ждет ужасный конец?!
- Ну-ну, не преувеличивай. - Маниакис постарался придать как можно больше убедительности своему голосу. - Машиз вовсе не такая уж отвратительная дыра. Я сам бывал там неоднократно. А Сабрац далеко не так скор на предательства и убийства, как Этзилий. Во всяком случае, он не был таким в те годы, когда я его хорошо знал, - честно добавил Автократор.
- Надеюсь, ты простишь меня, величайший, если я осмелюсь напомнить тебе, что за годы, минувшие с тех пор, как ты его хорошо знал, моральные качества Шарбараза, судя по всему, не претерпели изменений к лучшему?
Обычно сарказм был совершенно несвойственен Трифиллию. Просто удивительно, подумал Маниакис, как меняются люди, стоит им почувствовать себя хоть чуточку несчастными. Но вслух он произнес другое:
- Ты будешь моим особым послом, высокочтимый Трифиллий, а общепризнанные международные законы защищают неприкосновенность подобных высокопоставленных особ.
- О да, величайший! В точности так же, как они защитили тебя от нападения Этзилия во время встречи, именовавшейся мирными переговорами! - С перепугу вельможа перешел от сарказма к сардоническим выпадам. Его дерзость уже превзошла все допустимые, с точки зрения Маниакиса, пределы.
- Если раньше у меня и в мыслях не было избавиться от тебя, высокочтимый Трифиллий, - сурово заметил Автократор, - то ты своими необдуманными речами даешь мне для этого повод.
Однако остановить испуганного сановника было уже невозможно.
- Вот парадокс, достойный того, чтобы скрасить досуг дюжины теологов! Если я замолчу, ты пошлешь меня в пасть к макуранскому льву, полагая, что получил мое согласие. Если же я выражу свое несогласие, ты все равно пошлешь меня туда, но уже в наказание за мою строптивость!
Маниакис слегка смутился и зашел с другой стороны.
- Я избрал для переговоров с Сабрацем именно тебя лишь потому, что ты наиболее подходящий для этого человек, - как можно более веско сказал он. - Ты великолепный оратор и много раз обнаруживал свой дар убеждать других. В том числе меня.
- Если бы я действительно обладал таким даром, - мрачно ответил сановник, - то сумел бы уговорить тебя не посылать меня к Этзилию. Но я не сумел. В результате Машиз! Никаких даров моря, безвкусное вино из сока финиковой пальмы, женщины, запертые в своих домах, словно узники в тюрьмах...