Элита связана только с воинским сословием, являясь его высшей формой. И отнюдь непривилегированной формой. Кто вообще сказал, что управление-это всегда привилегия? Парадокс заключен в том, различие гражданских прав у национальной элиты и, например, у низших слоев, строится не по принципу «больше — меньше».
Различия здесь совершенно иного плана.
В частности, народ обладает и таким правом, как право совершения преступления. Другое дело, что за этим следует установленное законом наказание, но ведь такое право существует.
Система особой морали, на которую опирается национальная элита, лишает Высшее воинство права совершить преступление. Более того, большая часть явлений, имеющих в народе только моральную оценку, в среде воинского сословия оценивается как преступление. Так, последствия за проявление трусости, малодушия, предательства могут выражаться в сознательном и добровольном лишении себя жизни. Особенно жестко действие этой морали касается национальной Элиты. Ибо элита и призвана оправдывать свое название в качестве лучшей части воинского сословия, а вовсе не той его части, которая рвется к безграничной власти. Ощущение этой власти, упоение ею может существовать только в отношениях человека и Государства. Человек укрощает Государство как сильного и не подчиняющегося зверя. Высшая же власть, в полном ее смысле даже неприметна с точки зрения обывательских потребностей.
В этой связи поучительна встреча двух западных миллионеров, описанная журналом «Шпигель». Один — молодой, сделавший стремительную карьеру и недавно избранный председателем совета директоров крупной промышленной фирмы. Другой — старый, опытный, совершенно не падкий на роскошь и никак внешне не выделяющий своего социального положения. Произнесенная им фраза полна глубочайшего смысла. Звучала она примерно так: «Деньги дают человеку свободу выбора: либо покупать, подчиняясь их власти, либо продавать, увеличивая свою власть над ними».
За простотой этого вывода просматривается не только глобальный жизненный принцип, доводящий существование старого миллионера до аскетизма, но, что значительно важнее — закон человеческого разделения властью. Для одних власть сочетается со способностью пользоваться всеми благами жизни и обретением неограниченной свободы, для других власть выражается в возможности влиять на жизнь, строить ее с полной отдачей сил и с полным использованием властных возможностей, ущемляя собственную свободу и благополучие.
Совершенно разные подходы, при абсолютно одинаковой данности — власти.
Власть сжигает сердца. Пепел сердец — вот чем расплачивается власть с теми, кто побывал наверху, кто стоял над всеми. К власти идут тяжелым шагом борьбы, отталкивая тех, кто стоит на пути и наступая на ноги пристроившимся сбоку. Власть стала символом человеческих возможностей. По крайней мере, так думают. Однако, реальность власти, как правило, совершенно не сочетается с реальностью периода ее достижения. Это происходит, возможно, потому, что в процессе борьбы за власть претенденты на пьедестал растрачивают все свои силы. У них уже не хватает сил на саму власть.
Другое дело — власть национальной элиты. К ней стремятся потому, что ею не пользуются. В привычном понимании. Характерно и то, что высшее воинство не имеет регалий, титулов, званий. Все это осталось на уровне государственных заслуг, если таковые имеются. Здесь действует принцип — высшая власть не должна иметь никаких символов. Ведь в процессе социального роста символика и атрибутика играют незаметную роль тягловой силы к верхним ступеням. Они подстегивают сознание для достижения высшего результата.
Я был знаком с курсантом военного училища, который со второго курса хранил у себя под подушкой лейтенантские погоны. Что такое погоны, символ? Но это не просто символ, а символ преодоления непростой курсантской жизни, символ, в определенной степени, иного мира. В нашем случае символы высшего воинства, назначение которых, так же как и погон — построить различие среди равных, могут символизировать культ власти. А это было бы недопустимо.