Я схватил с полки еще одну фотографию. На нее я гляжу далеко не с таким удовольствием, как на снимок Аннабет. Мама и два ее брата сидят на ступеньках нашего семейного особняка из песчаника. Всем им где-то немного за двадцать. Мама выглядит совершенно так же, как я ее помню. Короткая стрижка с неровными прядями, заразительная улыбка, веснушки, фланелевая рубашка, рваные джинсы… Ох, как же она умела радоваться жизни! Подсоединить к ее этому ощущению генератор, и электричества явно хватило бы на весь Бостон.
Рядом с мамой на снимке сидит дядя Фредерик – отец Аннабет. Под кардиганом, который явно великоват ему, рубашка с оксфордским воротником, бежевые слаксы задрались вверх до середины икр. В руках у него модель биплана времен Первой мировой войны. Губы растянуты в чудаковатой улыбке.
Старший брат Рэндольф пристроился позади них на верхней ступеньке. Ему там явно лет двадцать пять, не больше, но даже тогда он выглядел уже старым. Коротко стриженные волосы до того светлые, что кажутся седыми. Круглым крупным лицом и массивной фигурой он смахивает скорее не на выпускника университета Лиги Плюща, а на вышибалу из ресторана. Губы его растянуты в улыбке, но взгляд настороженный, а поза такая, словно бы он готов вот-вот кинуться на фотографа и растоптать его камеру.
Мама мне множество раз настойчиво повторяла: «Ни под каким видом не имей дело с Рэндольфом. Ему нельзя доверять». Она и сама много лет подряд сторонилась его и, невзирая на все его приглашения, отказывалась ходить со мной в наш фамильный особняк на Бэк-Бэе.
В день моего шестнадцатилетия Рэндольф сам разыскал меня. От него-то мне и случилось узнать, что отец мой – бог Фрей. Но, самое главное, он навел меня на Меч Лета, из-за чего меня тут же убили. Достаточный, согласитесь, повод, чтобы в дальнейшем изо всех сил избегать встреч с добрым старым дедушкой Рэндольфом. Аннабет, правда, со мной не согласна. Ей кажется, что я должен распространить на него презумпцию невиновности.
– Он все же член нашей семьи, Магнус, – сказала она мне перед своим отъездом в Нью-Йорк. – А это что-то да значит.
Может, я бы и согласился с ней, если бы не считал, что Рэндольф опасный тип, от которого нужно держаться на расстоянии. Вот только, увы, даже со своей новой силой эйнхерия пока не могу закинуть его достаточно далеко от себя.
Вы можете мне, конечно, сказать: «Не слишком ли ты с ним сурово, Магнус? Он ведь и впрямь тебе дядя. Стоит ли так к нему относиться только из-за того, что мама твоя всю жизнь его ненавидела, он на тебя до твоих шестнадцати не обращал никакого внимания, а когда обратил, то ты сразу погиб. Может, он как бы и не особенно виноват».
Ладно, допустим, я к нему субъективен. Но речь сейчас не о том. Меня взволновали не наши с ним прошлые дела, а весьма интересное изменение, которое появилось на снимке совсем недавно. Ручаюсь, неделю назад этого еще не было. Но сейчас на щеке у Рэндольфа можно было заметить отметину. Она виднелась не очень ясно, словно развод от воды, но я-то знал теперь, что это такое.
На всякий случай я все же взглянул на осколок посуды, который принес из комнаты А. Ф. Выдавленный на нем змеиный символ в точности совпадал с отметиной, появившейся на лице моего дорогого дяди. Кто же мог заклеймить его знаком Локи? Я силился как-то объяснить это, но лишь терялся в смутных догадках.
Поговорить бы сейчас об этом с Хэртстоуном – экспертом по рунной магии. Или с Блитценом – докой по части волшебных предметов. И Сэм мне сейчас не хватало. Она-то уж мигом бы привела меня в чувство, если бы оказалось, что я сейчас просто спятил и вижу то, чего нет в действительности.
Увы, ни с кем из троих друзей я сейчас посоветоваться не мог, поэтому, потянувшись к кулону на шее, оживил Джека.
– Рад приветствовать тебя, сеньор! – сделав сальто в воздухе, тут же воскликнул он, и руны на его лезвии засияли синим и красным. Ну прямо огни дискотеки. Очень, знаете ли, способствует серьезной беседе. – Удачно, что ты сейчас меня разбудил, – бодренько продолжил мой меч. – Мне как раз тут скоро свидание предстоит с одной алебардой. Ох и горячая, доложу тебе, штучка. Проспи я такое, чувак, просто впору себя заколоть.
– Твои интимные отношения с волшебным оружием женского пола меня не касаются, – оборвал его я.