Они смотрели в будущее с надеждой, а я с сомнением. Расстилавшиеся перед нами земли Америки выглядели нереально пустыми, и их однообразная пустота терялась в бескрайней дали.
Что, интересно, собирался здесь делать Наполеон? Я ковырнул ногой черную почву, уходившую, казалось, к центру земли. Может, фермеры Джефферсона и сумеют вырастить на ней что-то, но для французских имперских замашек она будет подобна пустынным пескам Египта. Здесь не разживешься даже пушниной.
Я не увидел здесь никаких слонов, не обнаружил соляных гор и дымящихся вулканов, как, впрочем, и никаких следов наших дакотских преследователей. Степной ковер выглядел чисто выметенным. По ночам лишь тлеющие угольки нашего костра тускло освещали эти голые равнины. Истинное освещение сияло над головами, бриллиантовые россыпи звезд серебрились в холодной вышине. Прежде мы спали парами — я с Намидой, а Пьер с Лягушечкой, — но, заметив разок-другой тоскливо-завистливые взгляды Магнуса, теперь по молчаливому согласию засыпали, сбившись в кучу, как овцы. Не хотелось бы мне застрять здесь до тех пор, когда начнутся снегопады.
— Долго ли еще до зимы? — спросил я Пьера.
— Да надо бы поторапливаться. Вопрос в том, хватит ли у нас времени вернуться в желанные края. Какие у тебя мысли по этому поводу, колдун?
— Магнусу надо в Норвегию. А мне в Вашингтон и Париж.
— А бедному Пьеру? Я в тысячах миль от моих славных гребцов, заблудший пилигрим, не ведающий, где ему придется зимовать.
— Ты можешь вернуться с нами.
— Могу ли? А что будет с Намидой? И Лягушечкой? Трудно жить между двух миров.
* * *Наш пеший поход продолжался еще несколько дней, мы устало тащились по безлесым равнинам, и я как раз размечтался о быстроногом скакуне, когда, проснувшись утром, мы не обнаружили под боком нашего вояжера.
В предрассветном затишье мы не сразу сообразили, что Пьер действительно исчез. Лягушечка сказала что-то на своем языке Намиде, и женщины с нарастающей тревогой начали бегать взад-вперед по склонам балки, в которой мы устроились на ночлег.
Мы с Магнусом тоже забеспокоились. Наш компаньон мог отойти, чтобы облегчиться после сна, или, может, заметив дичь, отправился добывать завтрак. Но все три наших ружья лежали на обычном месте, и там же остался его бурдючок с водой.
Перед нами простиралась обширная равнина, но нигде не было видно никаких его следов.
— Пьер!
Наши крики быстро поглощались необъятной далью прерий.
Молчание.
— Пье-е-е-е-е-ер!
Отвечал нам только равнодушный свист ветра.
— Наверное, он отправился обратно искать свое каноэ, — неуверенно произнес Магнус. — Ему ведь давно осточертел этот пеший поход.
— Не взяв даже ружья? И не сказав ни слова?
Все вчетвером мы разошлись в разные стороны и, не теряя друг друга из вида, обошли всю округу.
Наши призывы таяли в степном безмолвии.
Опять сойдясь к стоянке, мы проглотили холодный завтрак. Лягушечка выглядела несчастной.
— Может, он отправился вперед на разведку? — вновь предположил Магнус.
Все озадаченно помолчали.
— Ведь вечером он лег спать вместе с нами. А теперь ни с того ни с сего взял да исчез?
Я начал более пристально осматривать окрестности нашей стоянки. У меня нет особых способностей следопытов или первооткрывателей, да к тому же мы сами уже истоптали весь наш холмик, собирая сухой бычий навоз для костра и таская воду из ближайшей котловины. И тем не менее в траве я заметил несколько следов, оставленных теми, кто хотел незаметно подкрасться к нам. Несколько примятых извилистых полос в высокой траве могли означать, что на нашу стоянку приползали чужаки.
Я поежился. Мне стало ясно, что на стоянке побывали какие-то люди — люди с ножами для снятия скальпов, индейские воины, которых оджибве окрестили ползучими змеями, — и совершенно беззвучно и незаметно утащили одного из нас. У меня перехватило дыхание. Почему же мы сами еще живы? Почему они не перерезали всех нас?
— Кто-то утащил его, — заключил я. — Может, дакоты?
— Если бы нас обнаружили дакоты, то наверняка не оставили бы никого в живых, — сказала Намида с испуганным видом. — Но почему же они изменили своим привычкам? Вдруг их подослала та отвратительная английская парочка… Если англичане выжили, то могли поручить дакотам забрать только одного из нас.