И Граам из Нового Майяпана грезил о блаженном мире, в котором Старый Свет создал цивилизацию, - звездочёт и не подозревал, что при таком раскладе его цивилизация была обречена на гибель столетия назад.
И Гра, раб, мечтал о том, чтобы люди стали хозяевами - и повсюду царили мир, счастье и мудрость.
Трое других Грэхемов жаждали несбывшегося, не понимая, что, если бы оно сбылось, их ждало бы трагическое разочарование.
«Как ждало оно в моих несбывшихся мирах, когда я в них проник», — подумал Грэхем уныло.
Может, такова космическая насмешка вселенной над человеком, если тот во всех неисчислимых параллельных мирах мечтает о несбывшемся, которое на деле столь же отвратительно, как и его собственный мир?
Грэхем подошёл к окну, поднял штору и посмотрел на башни Нью-Йорка - серые и мрачные громады в лучах рассвета.
Он знал теперь, что сбежать в несбывшиеся миры не удастся. Он был пойман в ловушку; он оставался узником несчастливого мира, в котором родился.
«Номы должны жить там. где живём».
Слабый, призрачный голос воскрес в его памяти.
Грэхем — другой Грэхем — сказал это прежде, чем взойти на эшафот и умереть с улыбкой на устах, чтобы его дети запомнили отца именно таким.
Тот Грэхем, и Граам. и Гра - да, все они мечтали о несбывшемся. Тем не менее они храбро смотрели в лицо своим, куда более мрачным мирам.
«Жизнь без боли и радости невозможна: боль и радость сами по себежизнь!»
Глядя из окна на нью-йоркские башни в лучах рассветного солнца, Грэхем понимал теперь, что эти слова - правдивейшая из правд.
Камень не знает ни несчастья, ни счастья. Но каждое живое существо их знает — оно выменивает длительность агонии на золотые моменты радости. И чем выше оно забирается на гору жизни, тем больше страдание и экстаз. Для живого существа жаловаться на страдания - всё равно что жаловаться на то, что оно живёт.
Плечи Грэхема распрямила новообретённая храбрость.
Он прошептал своим параллельным «я», пусть они и не могли его услышать:
— Грэхем. Граам, Гра - вы многому меня научили. Я не забуду!
Он искал счастье в несбывшемся — и не нашёл его. Зато он отыскал истину, и она дарила спокойствие.
Отверженный
Ему казалось, что Бродвей никогда не выглядел так угнетающе в ранних зимних сумерках, когда газовые фонари еще не успели зажечь, а старые тополя с опавшими листьями неуклюже раскачивались под холодным ветром. Копыта лошадей и колеса повозок стучали и скрипели по разбитой мостовой, падали редкие хлопья снега.
Он думал о том, что где угодно будет лучше, чем здесь. В Ричмонде, Чарльстоне, Филадельфии. Хотя, по правде говоря, он устал и от них. Он всегда уставал от мест, даже от людей. А может быть, у него было просто плохое настроение после постигшей его сегодня неудачи следом за вереницей многих других неудач.
Он потянулся и вошел в неубранную маленькую конторку из двух комнат. Тщедушный человек, сидевший за столом, быстро поднял голову и с надеждой посмотрел на него.
— Нет. Ничего.
Проблески надежды потухли во взгляде смотревшего на него человека. Он пробормотал:
— Нам долго не протянуть. — Затем, помолчав, добавил: — К вам пришла молодая девушка. Ждет в кабинете.
— Я что-то не в настроении оставлять автографы в альбомах молодых девушек.
— Но… она выглядит богатой…
По улыбнулся своей саркастической улыбкой, скривив рот и обнажив при этом белые зубы.
— Понятно. А у богатых молодых девушек имеются богатые папочки, которых можно уговорить вложить деньги в умирающий литературный журнал.
Но, войдя в свой кабинет и отвешивая поклон сидевшей там девушке, вирджинец был сама любезность.
— Я весьма польщен, мисс…
Она прошептала, не поднимая глаз:
— Эллен Донсел.
На ней был шикарный наряд, начиная с мехового манто и кончая красивой голубой шляпкой. На пухлом розовощеком личике застыло глупое выражение. Но, когда она посмотрела на него, По вздрогнул от изумления. Глаза на круглом лице сверкали, в них сквозили ум и огромная жизненная сила.
— Вы, верно, хотите, — сказал он, — чтобы я читал свои стихи на каком-нибудь вечере, но у меня, к сожалению, совсем нет на это времени. Или, может быть, вам нужна копия «Ворона», написанная моей рукой?..
— Нет, — сказала она. — У меня к вам поручение.
По поглядел на нее вежливо и выжидающе.
— Да?
— От… Аарна.
Слово, казалось, повисло в воздухе как эхо отдаленного колокольчика, и какое-то мгновение оба они молчали, так что с улицы ясно было слышно, как скрипит и стучит проезжающий транспорт.
— Аарн, — повторил он, наконец. — Какое приятное звучное имя. Кто это?
— Это не человек, — сказала мисс Донсел, а название места.
— Ах, — сказал По. — И где же оно находится?
Ее взгляд пронзил его.
— Разве ты не помнишь?
Ему стало как-то не по себе. После того как он опубликовал свои фантастические рассказы, его буквально одолевали люди с нездоровой психикой и просто душевнобольные. Девушка выглядела вполне нормальной, даже чересчур. Но этот горящий взгляд…
— Мне очень жаль, — сказал он, — но я не слышал раньше этого названия.
— Может быть, тебе что-нибудь скажет имя Лалу? — спросила она. — Это мое имя. Или Яанн? Так зовут тебя. И оба мы из Аарна, хоть ты пришел значительно раньше меня.
По настороженно улыбнулся.
— У вас очень яркое воображение, мисс Донсел. Скажите мне… на что оно похоже, это место, откуда мы пришли?
— Оно лежит в большой бухте, окруженной пурпурными горами. — Она говорила, не отрывая от него взгляда. — И река Заира течет, спускаясь с гор, и башни Аарна нависают в вышине под лучами заходящего солнца…
Внезапно он прервал ее, от души рассмеявшись. Затем продолжил:
— …и сверкают в багровом закате сотнею террас, минаретов и шпилей, словно прозрачное творение сильфид, фей, джиннов и гномов.
Он снова засмеялся и покачал головой.
— Это — концовка моего рассказа «Поместье Арнгейм». Ну, конечно же… Аарн… Арнгейм. Имя Лалу вы взяли от моей Улялюм, а Яанн — от Яаннека… Мисс, я должен поздравить вас с необычайной прозорливостью…
— Нет, — сказала она. И повторила: — Нет. Как раз наоборот, мистер По. Это вы взяли свои имена из тех, что я вам назвала.
Он окинул ее заинтересованным взглядом. До сих пор с ним не случалось ничего подобного, и он был явно заинтригован.
— Значит, я пришел из Аарна? Тогда почему я этого не помню?
— Ты помнишь, только совсем немного, — прошептала она. — Ты помнишь это место… почти. Ты вспомнил имена… почти. Ты вложил их в свои стихи и рассказы.
Его интерес к ней возрос. Эта девушка выглядела полной дурочкой, если бы не ее напряженный взгляд, но она обладала явно незаурядным воображением.
— Где же тогда он находится, этот Аарн? На другом конце света? В саду Гесперид?
— Очень близко отсюда, мистер По. В пространстве. Но не во времени. Далеко, далеко в будущем.
— Значит, вы… и я… пришли сюда из будущего? Моя милая девушка, это вам, а не мне следует писать фантастические рассказы!
Она не опустила глаз.
— Ты написал об этом. В «Повести Скалистых гор». О человеке, который ненадолго вернулся в прошлое.
— А ведь верно, — сказал По. — Действительно написал, но так неуклюже, что тут же постарался забыть: ведь это была лишь неудачная попытка.
— Ты так думаешь? Значит, лишь случайно в голову тебе пришла идея путешествия во времени, к которой раньше никто и никогда серьезно не относился? Или, сам того не зная, ты вспомнил?
— Хотел бы я, чтобы это было так, — сказал он. — Уверяю вас, я отнюдь не горячий поклонник девятнадцатого века. Но, к несчастью, я прекрасно помню всю свою жизнь, и в ней нет места Аарну.