– Я не богата, – сказала она, а я пожал плечами. Ну почему бы клиентам не придумать другую песенку? – Однако я в состоянии немного заплатить за небольшую услугу.
«Будь услуга действительно небольшой, ты не искала бы встречи со мной. А будь ты красивой, нашелся бы и другой способ меня отблагодарить», – подумал я, но не сказал ни слова. Минуту-другую смотрел на нее в молчании.
– Говори, – молвил наконец. – Как раз нынче у меня нет дел.
Будь Верма Риксдорф красивой молодой девушкой, я предложил бы ей кубок вина, но поскольку выглядела она так, как выглядела, мне даже не хотелось подниматься с постели.
– У меня есть сестра, что живет в Гевихте, в сорока милях на север от Хеза, – начала она. – Это маленький городок, а сестра переехала туда, когда вышла замуж за торговца скотом Туреля Воснитца, и надо сказать, противу воли родных, поскольку…
Я вскинул руку:
– Нет нужды рассказывать мне историю твоей семьи. Мне нравятся лишь увлекательные рассказы.
Верма Риксдорф сжала губы, но ничего не ответила.
– Будет и увлекательно, обещаю, – сказала наконец.
– Ну, если обещаешь… – Я кивнул, чтобы продолжала.
– Сестра воспитывает восьмилетнего сына. И рассказала мне, что у ребенка есть определенные… – Она замолчала, не зная, что сказать, и нервно сжала руки. – Можно мне кубок вина?
Я указал на столик с кувшином и двумя грязными кубками. Верма Риксдорф вытерла один краем платка – что за стремление к чистоте! – и налила вина.
– А вы, мастер? – спросила и, не дожидаясь ответа, наполнила второй кубок. Подала его мне.
Снова уселась на табурет и взглянула себе под ноги, поскольку наступила на лежавшую на полу книгу. Были это «Триста ночей султана Алифа», куда как небезынтересная вещица, которую я получил от моего приятеля, печатного мастера Мактоберта. Я снова увидел, как она покраснела. Ну-ну, уж если это название ей что-то говорит, значит, не настолько Верма Риксдорф выцветшая и скучная, какой кажется.
«Триста ночей султана Алифа», конечно, находились в списке запретных книг, но как раз на такого рода нарушения глядят сквозь пальцы. Я сам видел изукрашенный, с реалистично исполненными рисунками экземпляр у Его Преосвященства Герсарда, епископа Хез-хезрона. Ха, триста ночей, триста женщин – интересная жизнь была у султана Алифа! Хотя, скажем честно, повесть заканчивалась печально, ибо султана, поглощенного непрестанным трахом и не занимающегося делами государства, приказывал убить великий визир.
– говорил султан в конце, и был сей монолог столь дурно написанный, что аж скулы сводило. Впрочем, рассказывали, что его приписали через много лет после смерти автора, желая добавить повести морализаторства. Вполне возможно, поскольку фантазия копиистов и печатников безгранична.
Я так задумался о султане Алифе и обстоятельствах его жизни, что почти позабыл о женщине, сидевшей напротив.
– Могу ли я продолжать?
– Ах, простите, – ответил я и отпил винца. Научу ли когда-нибудь Корфуса, чтоб хотя бы мои кувшины не крестил водой?
– Сынок сестры обладает особым даром, – сказала она, и я видел, что говорит через силу. – В святые дни его ладони и голени покрываются кровавыми ранами…
Я приподнялся с постели.
– …и раны также возникают у него на челе – там, где варвары возложили на Господа нашего терновый венец.
– Стигматы, – сказал я. – Чудненько.
– Да, стигматы, – повторила она. – Сестра скрывала это так долго, как могла, но в конце концов дело выплыло наружу.
– И?..
– Местный приходской священник показывал парня во время церковных праздников. Люди приезжали издалека, чтобы на него взглянуть. Ну и понятно…
– Приносили немалый доход, – закончил я за нее.
– Именно, – вздохнула Верма Риксдорф. – Только вот, мастер Маддердин, – глубоко вдохнула. – Делом крепко заинтересовались местные инквизиторы.
– Инквизиторы? В Гевехте? – спросил я, поскольку знал все местные отделения Инквизиториума, а о таком городке ни разу не слыхивал.
– Нет, приехали из Клоппенбурга.
А вот это походило на правду. В Клоппенбурге я бывал и самолично видел маленький каменный дом Инквизиториума, даже присутствовал там на ужине. На очень интересном ужине, как потом оказалось, поскольку благодаря ему в памяти моей вспыхнули давно угасшие воспоминания.