Для каждой республики и области утверждались предельные цифры по каждой категории, которые основывались на данных картотек спецслужб и уже выносившихся судебных приговоров. Обозначенные в приказе цифры были меньше, чем предварительные «заявки» регионов. Всего по стране было разрешено арестовать до 259 450 человек, из них 72 950 - расстрелять1320. Но с конца августа в ЦК стали обращаться руководители регионов с настойчивыми просьбами увеличить для них лимиты по репрессиям. С 28 августа по 15 декабря Политбюро санкционировало повысить лимиты по первой категории на 22,5 тысячи человек, а по второй - на 16,8 тысячи человек1321.
Третий поток репрессий затронул главным образом приграничные районы. В течение июля - октября Политбюро принимает решения об очистке пограничной полосы в Армении, Азербайджане, республиках Средней Азии и Дальневосточного края, которые коснулись курдов, иранцев, афганцев, китайцев и корейцев, переселяемых во внутренние регионы СССР. Наиболее массовым стало перемещение корейцев из районов, граничивших с Маньчжоу-Го, Монголией и Китаем. 29 июля Ежов приказал приступить к аресту всех граждан Германии, «работающих на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, железнодорожном транспорте»1322. 9 августа Политбюро утвердило приказ НКВД «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ (Польской организации войсковой)».
В чем была логика репрессий? Объяснений много, давал их и Молотов. Среди главных причин репрессий он всегда называл две. Первая - существование реальной оппозиции, готовой прибегнуть к террору и повстанческой деятельности, а также активность зарубежных разведок. Вторая - непосредственная угроза большой войны. Главная цель - подготовка государства к этой войне и предотвращение ситуации, с которой большевики уже сталкивались в годы Гражданской войны и иностранной интервенции, когда против них объединились силы внешних врагов России и внутренних противников советской власти. «Власов, - считал Молотов, - это мелочь по сравнению с тем, что могло быть»1323.
Пятая колонна для Молотова не была фигурой речи. «При всех ошибках и возможных злоупотреблениях в этом деле, допускавшихся со стороны следственных органов, отрицать участие в контрреволюционном вредительстве предателей из числа людей, обладавших партбилетом, невозможно. Нельзя также отрицать, что имелись случаи прямых политических связей некоторых бывших деятелей партии с иностранными империалистическими правительствами»1324. В результате репрессий «пострадали не только ярые какие-то правые или не говоря уже троцкисты, пострадали и многие колебавшиеся, которые нетвердо вели линию и в которых не было уверенности, что в трудную минуту они не выдадут, не пойдут, так сказать, на попятную»1325.
Молотов не сомневался в виновности большинства главных фигурантов показательных процессов. Он неизменно советовал всем, кто обвинял его в связи с репрессиями, почитать стенограммы процессов, которые, как он утверждал, невозможно было срежиссировать. «Двенадцать дней в присутствии мировой прессы идет открытый процесс, судят двадцать одного человека, все довольно известные лица. И наши враги в зале сидят. Этого никакая организация ГПУ и прочая наша охрана не могла организовать»1326. Тем, кто обращал внимание на недостаточность улик против осужденных, Молотов обычно отвечал: «Сталин немного посмеялся над теми, кто, прежде чем согласиться поверить в заговор, требует предъявления большого количества письменных документов: опытные заговорщики, заметил он, редко имеют привычку держать свои документы в открытом месте»1327.
Молотов обращал внимание на то, что тогда «никто и ни разу не поставил в ЦК или перед ЦК вопроса о политической необоснованности основного курса партии... Можно ли, однако, объяснить отсутствие таких протестов и возражений в ЦК и в партии в целом просто малодушием тех десятков и сотен людей, которые входили в состав ЦК, в состав руководящих центральных и местных органов? Нет, нельзя. Очевидно, были немалые основания, чтобы в активе партии создалось мнение, что для проводимых массовых репрессий были известные основания»1328. Покушения на высшее руководство страны готовились. В Германии, где режим был пожестче советского, известно более чем о сотне неудавшихся покушений на Гитлера. Молотову было известно как минимум о десятке попыток убить Сталина.