В середине марта центр большевистской активности переместился в новое помещение - особняк знаменитой балерины и возлюбленной Николая II в его юные годы Матильды Кшесин-ской. Именно там 27 марта началось Всероссийское совещание большевиков. «По вопросу о войне среди участников наметились три течения, - писала его участница Драбкина. - “Революционные оборонцы” (Войтинский, Элиава, Севрук и другие) поддерживали оборонческую линию Исполкома Петроградского Совета; другая группа делегатов (Коллонтай, Милютин, Молотов и другие) не допускала никаких уступок оборончеству; наибольшее число депутатов, хотя и выступало против поддержки войны, но не решалось полностью порвать с “революционным оборончеством”»125. 29 марта совещание продолжилось на хорах Таврического дворца. Сталин делал доклад об отношении к Временному правительству, предлагая рассматривать Совет как орган, контролирующий Временное правительство. Молотов вновь в рядах оппонентов:
— Временное правительство с первого момента своего возникновения является не чем иным, как организацией контрреволюционных сил. Поэтому никакого доверия, никакой поддержки этому правительству оказывать нельзя, наоборот, с ним необходима самая решительная борьба126.
Впрочем, вскоре все предыдущие внутрипартийные споры потеряли смысл. В середине дня 3 апреля была получена телеграмма о том, что ожидается еще один участник совещания - ближе к полуночи в Петроград прибудет Ленин. С первых известий о революции в России он рвался в Питер, не доверяя политической зрелости своих младших товарищей. В итоге согласился вернуться через Германию. Большевики не имели никаких иллюзий по поводу негативных последствий такого решения, но не испытывали и никаких комплексов. Вспоминает Молотов: «Благодаря содействию левых швейцарских соци-алистов-интернационалистов во главе с известным Платтеном Ленину предоставляется возможность направиться в Россию. При помощи Платтена была достигнута договоренность с германскими властями о проезде группы большевиков во главе с Лениным из Швейцарии через территорию воюющей Германии в нейтральную Швецию. Ленин вынужден был пойти на это, так как не было никаких надежд на то, что его возвращение на родину будут содействовать находившиеся в военном союзе с Россией такие страны, как Франция и Англия, где хорошо знали о непримиримо антиимпериалистической, революционноинтернационалистической позиции Ленина. Что же касается кайзеровской Германии, то она, видимо, имела свои какие-то иллюзии насчет усиления влияния интернационалистов в воюющей против нее России, когда возвратятся на родину Ленин и другие большевики.... В свою очередь, Ленин и большевики прекрасно понимали, что иногда необходимо использовать некоторые иллюзии и политическую близорукость классового врага...»127
27 марта 1917 года из Цюриха в специальном вагоне - с правами экстерриториальности и с хорошим поваром - по маршруту Готмадинген - Штутгарт - Франкфурт-на-Майне - Берлин - Штральзунд - Зосниц выехали 32 русских эмигранта, в том числе 19 большевиков во главе с Лениным. На шведском пароме революционеры переправились в Стокгольм, где их ждали встреча с мэром и билеты до Питера. Там уже вовсю готовились к торжественной встрече. У дворца Кшесинской собирались рабочие колонны с оркестрами, флотский экипаж, кронштадтские матросы, которые оттуда колоннами двинулись к Финляндскому вокзалу. Партячейка дивизиона броневиков подогнала к бывшему царскому павильону три броневика. Молотов, как и другие члены ЦК и ПК, ждал на перроне впереди выстроенной матросами цепи почетного караула. Около половины одиннадцатого вечера раздались паровозный гудок и команда «На караул!».
Вот он, на площадке одного из вагонов! Молотов замер: «Мы, встречавшие Ленина, впились глазами в его небольшую, живую, по внешности столь обыкновенную фигуру и, особенно, в его лицо, в его внимательные и подвижные глаза. Мы были полны ожиданиями и радости видеть Ленина среди нас. Мы верили, что теперь все происходящее в бурные дни развертывающихся революционных событий станет нам яснее, понятнее, виднее в широкой перспективе ленинского анализа и оценки фактов»128. Вот он, «Старик», делу которого Молотов уже посвятил свою, на тот момент еще не долгую жизнь. «Старику», правда, не исполнилось еще и сорока семи лет. В парадной комнате от имени Совета его приветствовали Чхеидзе и Скобелев. Ленин все это время с отсутствующим видом разглядывал лепнину. Когда приветствия иссякли, он заявил, что пора кончать разговоры о революции, ее пора делать: