— Пишут, что в первые дни войны он растерялся, дар речи потерял.
— Растерялся — нельзя сказать, переживал — да, но не показывал наружу. Свои трудности у Сталина были, безусловно. Что не переживал — нелепо. Но его изображают не таким, каким он был, — как кающегося грешника его изображают! Ну, это абсурд, конечно. Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять. (Знаменитый полярный летчик Герой Советского Союза М. В. Водопьянов поведал мне, что 22 июня 1941 года, узнав о начале войны, он прилетел на гидросамолете с Севера в Москву, приводнился в Химках и сразу же поехал в Кремль. Его принял Сталин. Водопьянов предложил осуществить налет наших бомбардировщиков на фашистскую Германию.
— Как вы это себе представляете? — спросил Сталин и подошел к карте.
Водопьянов провел линию от Москвы до Берлина.
— А не лучше ли отсюда? — сказал Сталин и показал на остров в Балтийском море.
Это было в первый день войны… — Ф. Ч.)
Поехали в Наркомат обороны Сталин, Берия, Маленков и я. Оттуда я и Берия поехали к Сталину на дачу. Это было на второй или на третий день. По-моему, с нами был еще Маленков. А кто еще, не помню точно. Маленкова помню.
Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе было.
— Как держался?
— Как держался? Как Сталину полагается держаться. Твердо.
— А вот Чаковский пишет, что он…
— Что там Чаковский пишет, я не помню, мы о другом совсем говорили. Он сказал: «Просрали». Это относилось ко всем нам, вместе взятым. Это я хорошо помню, поэтому и говорю. «Все просрали», — он просто сказал. А мы просрали. Такое было трудное состояние тогда. — Ну, я старался его немножко ободрить.
— Больно, что погибла армия, — говорит Шота Иванович, — но, если бы немец не прорвался, а мы бы перешли в контрнаступление и успешно продвигались в Польше, Англия, Америка и другие страны разрешили бы нам раздавить Германию в 1941 году, были бы они с нами?
— Еще неизвестно, — отвечает Молотов.
— А сколько значило для Советской власти, что мы получили в союзники Англию и Америку!
— Вот это правильно. Это правильно, — говорит Молотов.
31.07.1972, 15.08.1972, 09.11.1973, 16.06.1977, 16.08.1977, 24.07.1978, 01.07.1979, 13.01.1984
Кто бы стал иначе действовать…
Читаю Молотову из «Истории КПСС» о том, что Сталин не давал согласия на приведение войск приграничных округов в полную боевую готовность, считая, что этот шаг может быть использован фашистским правительством как предлог для войны.
— Кто бы стал иначе действовать, я хотел бы видеть! — сказал Молотов.
17.07.1975
Гитлер считал — Молотов допускал такую возможность, — что после него в Германии придет к власти более слабая личность, чем он, поэтому надо сейчас уничтожить СССР.
Стараются…
— Пишут о том, что вроде бы в 1943 году Молотов встречался с Риббентропом в районе Кривого Рога. Шли переговоры о перемирии, немцы предлагали установить границу по Днепру, а Молотов не согласился…
Вы уж сознайтесь, Вячеслав Михайлович, дело давнее, как вы в Кривом Роге с Риббентропом — он ведь ваш старый приятель…
— Да, старый знакомый, — улыбается Молотов.
— Вот ведь какой абсурд печатают!
— Стараются, — говорит Молотов.
16.06.1983
Других заместителей не было…
— Вы говорили, что такого документа вроде бы не было в печати. Я нашел: «Назначить тов. Молотова Вячеслава Михайловича первым заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров по всем вопросам работы Совнаркома СССР». Подписи — Калинин, Горкин, «Правда», 17 августа 1942 года. Самое тяжелое время. Немцы форсировали Дон.
— Я забыл про это, — отвечает Молотов. — Я был заместителем Председателя Государственного Комитета Обороны, а других заместителей не было. А это уже означало, что по всем вопросам, это дополнительно[10].
30.12.1973
За эту Родину воевали
…Ездил к Молотову с Шотой Ивановичем Кванталиани и гостями из Грузии Индико Самсоновичем Антелавой и Мелитоном Варламовичем Кантарией, что водрузил знамя Победы над рейхстагом.
Приятный, уже весенний день. Гуляли в лесу, много народу, все оборачивались и подолгу смотрели на Молотова.
Пришли, сели за стол.
— Вот наш Мелитон Варламович вместе со своим другом Егоровым это знамя водрузили, — говорит Шота Иванович. — Как вы полезли, купол нашли, рейхстаг ведь незнакомый был для вас?
— Солдатская смекалка, — отвечает Кантария.
— Это было задумано, конечно, правильно, — говорит Молотов. — Не запоздали, а вовремя сделали. Наши, наши оказались впереди, правильно.
…Много о чем говорили в эту встречу. Темы обычные, и кое-что из той дневниковой записи вошло в эту книгу, в разных местах.
В конце беседы Кантария сказал:
— Я не очень грамотный, а свою Родину я люблю. Советскую власть я всегда защищу, если нужно. Я люблю свою Родину…
— Грузинскую? — спрашивает Молотов.
— Нет, Советскую Родину. Где я родился, не имеет значения. Родина — есть сердце, за эту Родину мы воевали. За Сталина и за Родину. За многонациональный Советский Союз — плечом к плечу стояли и побеждали. И еще победим, если нужно будет.
— Привези хорошие вести из Грузии, — говорит ему Шота Иванович, — как Грузинская республика строит коммунизм. Вячеслав Михайлович любит.
— Хотя бы социализм, — говорит Молотов.
17.03.1974
На фронтах
— Когда вы выезжали на фронт?
— Я в Ленинград выезжал в сорок первом. Во-вторых, я снимал Конева. Потом выезжал торопить Жукова. Это, по-моему, в сорок втором или в сорок третьем. Вот эти были у меня поездки.
13.06.1974
— Тысяча девятьсот сорок первый год, октябрь. Я поехал на фронт снимать Конева. У него не выходило. Пришлось объяснять Коневу, почему он должен быть заменен Жуковым. Жуков поправил дело.
— Жуков его, кажется, защитил?
— Да. Мне пришлось и Ворошилова снимать в Ленинграде тоже.
— Не справился.
— Справился — он в окопах ходил все время!
14.01.1975
— В Ленинграде мне пришлось быть как раз в последние дни перед окончательной блокадой. Мы самолетом летели. Со мной вместе Маленков летел. Кузнецов — военный моряк, Воронов — артиллерист. Большая группа. Военные. Это было в августе, наверное, сорок первого. Летом, да. Мы до Череповца на самолете летели, потом поездом поехали в Ленинград. Там недалеко. Но мы до Ленинграда не смогли добраться и поездом не могли, потому что там уже был прерван путь. Мы на дрезине от станции Мга добрались до Ленинграда. А обратно я не мог уже поездом вернуться, кольцо замкнулось, и через четыре-пять дней полетел на самолете над Ладожским озером. Вот тогда было самое трудное время.
Жданов был в Ленинграде. Он очень хороший товарищ, очень хороший человек. Но тогда был очень растерян. Все плохо идет, немцы окружали их, окружали и окончательно заперли.
Вот как раз туда в этот момент я и приехал по поручению Сталина, и вскоре после моего возвращения послали Жукова в Ленинград.
— У Чаковского в «Блокаде» этого нет.
— Нет, нет… Жданов, как бы это сказать, хороший, но немножко мягкотелый[11].
13.04.1972
Жуков, Рокоссовский, кто третий — надо подумать.
Читаю Вячеславу Михайловичу стенограмму встречи генерала армии С. М. Штеменко с читателями. Штеменко говорит: «В книге В. Соколова «Вторжение» неизвестно по какой причине неправдоподобно излагается начало войны… Он считает, что армию у нас до войны учили только наступать. Ну и что же? Мы и сейчас учим армию наступать, иначе армия никогда не одержит победу. Это истина, известная еще Спартаку. Далее, он критикует и ставит под сомнение правильность нашей военной доктрины… Не веря в Сталина, невозможно было б в такой обстановке победить врага».
10
А главное, Сталин публично дал понять, что если с ним что-то случится, то вся полнота государственной, партийной и военной власти в стране автоматически перейдет к Молотову, поскольку в условиях войны некогда собирать партийный форум или проводить выборы.
11
Во время одной из своих поездок в действующую армию на Калининском фронте Сталин застал пьяного генерала.
— Нашел время пить! — сказал Верховный. Но тут же добавил: — Вы мне Ивана Михайловича не обижайте!