за выражение — «а те пальну»? По уставу как?
2 Б. Поляков
17
— Что ты мне, товарищ командир, про устав, ядре-
на-матрена? — опершись на винтовку, как на палку,
заулыбался партизан. — Меня, старика, все равно под
устав не обстругаешь.
Владимир Александрович тоже улыбнулся и,
пожелав деду ни пуха ни пера, направился с Яшей по
штольне дальше, в глубь лабиринта, освещая перед
собой путь электрическим фонариком.
С каждой сотней метров кровля штольни
понижалась, неумолимо и властно придавливая путников к
земле. Дышать становилось все труднее.
Внезапно они наткнулись на баррикаду, из бойницы
которой на них грозно глядел зрачок пулемета.
— Стой! Пропуск?
— Шаланда. Отзыв?
— Штык.
Из-за баррикады навстречу командиру вышел Иван
Петренко с «летучей мышью». Он заведовал всем
оружием, находившимся в распоряжении отряда. В
катакомбах все знали Петренко, мастера спорта,
превосходного стрелка. Это он научил всех партизан стрельбе по
мишеням.
— Ну как, привыкли к новому месту? — спросил
его командир.
— Какое там! — Петренко махнул рукой. — Так и
кажется, что кто-то пялит на тебя глаза из темноты.
Так бы ему, сукину сыну, и врезал прикладом по его
противной роже... Гитлера бы сюда, в эту могилу, пусть
бы лучше он привыкал. Верно я говорю, Яша? Уж мы
бы его погоняли по этим дырам из твоего шпаера.
— Однако нам еще шагать и шагать, —
заторопился Бадаев и, попрощавшись с Петренко, направил луч
фонарика в новую штольню.
На партизанской базе Яша задержался. Едва они
прибыли в штаб, как дежурный, богатырского
телосложения парень в красноармейской форме, передал
командиру донесение наземной разведки. Наказав Яше
никуда не отлучаться, ужинать и располагаться на
ночлег, Бадаев тут же куда-то исчез.
Дежурный проводил Яшу в командирскую
«каюту» — она размещалась в соседнем забое, — принес
туда матрац, подушку, теплое ватное одеяло.
— Командировы, — прогудел он мощным басом и
показал на вырубленную в стене нишу размером с ва-
18
гонное купе. — В такие хоромы нас сегодня всех
поселили. Устраивайся, будь как дома.
— Но не забывать, что в гостях? Это вы хотите
сказать? — пошутил Яша, пробуя, удобно ли будет
лежать в нише.
— По мне, оставайся! — еще громче пророкотал
парень и спросил: — Есть хочешь? А то вместе бы.
Завхоз Иван Никитич расщедрился, по двести граммов
выдал. Историческое новоселье, говорит. Грешно не
отметить... Добрая душа, уважил.
Есть Яша не хотел.
— Неужто ни-ни? — удивился здоровяк, щелкнув
себя по шее. — Надо бы малость...
Судя по всему, новоселье он уже отметил.
— Вот вы о чем! — догадался Яша. — Только не
пью я. Даже ни-ни.
— Молодчина! — похвалил парень. — И' не надо,
не привыкай, ни к чему это. Но... приказ есть приказ!
А приказ начальника — закон для подчиненного. Ты
слышал, что сказал командир? Надо по-у-жи-нать.
Понял?
— Так точно, товарищ...
— Зови меня Ерусланом, — разрешил парень.
— Если вы, товарищ Еруслан, не возражаете, то я
поужинаю утром, — предложил Яша, залезая в нишу.
Но Еруслан был неумолим.
— Возражаю! — пробасил он во всю мощь своих
легких. — И притом категорически. Утро ~ это ведь
уже завтра, верно? А исторический день для завхоза —
это сегодня. Смекаешь?
— Тогда давайте так: я вам сейчас — свой ужин, а
вы мне утром — свой завтрак, — предложил Яша.
— Мужской разговор! — согласился Еруслан и
пожелал Яше спокойной ночи.
Только сейчас, оставшись один, Яша оглядел
жилище Владимира Александровича. Штрек как штрек.
Не слишком широкий и не очень высокий. Нормальный,
пригибаться не надо. В углу кованный железом сундук,
медный чайник, бачок с водой. Напротив у стены на
аккуратной каменной ножке квадратная каменная
плита —- стол. На нем телефон-вертушка, знакомый томик
рассказов Джека Лондона, фарфоровая чернильница,
пепельница с царицей Тамарой. Возле стола две
каменные «табуретки» и какая-то большая корзина, прикры-
2*
19
тая куском рогожи. На крюках, вколоченных в стену,—
полушубок, ватные брюки, автомат.
Яша убавил в висевшей над нишей «летучей мыши»
огонь, натянул одеяло до подбородка, закрыл глаза.
Так, с закрытыми глазами, он пролежал долго, может,
час или два, но сон не приходил. Где-то недалеко
раздавались голоса. Кто-то негромко пел об отважном
Ермаке и «товарищах его трудов». Да, в такую ночь
уснуть было нелегко. Там, наверху, с передовых
позиций в порт шли отряды красноармейцев. Оставшиеся
защитники Одессы до рассвета спешили попасть на
последние уходящие в Севастополь корабли. Завтра в
городе уже будут фашисты. Завтра... Каким же он
будет, этот завтрашний день? Яша достал карманные
часы — подарок командира, щелкнул крышкой.
Светящиеся стрелки показывали без четверти три. Завтра
уже наступило...
Задремал он только к самому утру, но тотчас
почувствовал прикосновение чьей-то руки.
— Проспишь все на свете! — рокотал Еруслан,
держа в руках два котелка с кашей. — Через двадцать
минут отправляемся на торжественную встречу гостей.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Ровно в десять часов утра партизаны вышли из
катакомб и устроили засаду вдоль дороги, спускавшейся
в балку.
С командиром, Ерусланом и дедом Гаркушей Яков
залег в придорожной воронке. Еруслан и дед лежали
не шевелясь, напряженно смотрели вдаль. Бадаев
наблюдал за степью в бинокль.
Дорога была пустынной. Противник словно знал, что
его ждет, и не торопился.
Утро стояло теплое, солнечное. После пребывания
в затхлом и сыром подземелье было приятно лежать на
земле под открытым небом и вдыхать полной грудью
свежий степной воздух. Пахло дорожной пылью,
терпкой сухой полынью, неубранной ботвой дынь. Справа,
за балкой, о чем-то шушукались на ветру подсолнухи, за
виноградниками в багрянце садов утопали белые хаты
села Нерубайского.
Высоко над степью летела журавлиная стая.
20
— Улетают! — грустно протрубил Еруслан,
провожая взглядом растянувшийся клин журавлей. —
Слышите? Курлычат.
— Прощаются, — вздохнул дед.
Владимир Александрович оторвался от бинокля,
тоже глянул в сторону удалявшихся птиц.
— Придет весна, и вернутся, снова прокурлычут
свою песню.
— То другая уже будет песня, — добавил
Еруслан. — И кто знает, доведется ли ее услышать.
Владимир Александрович сделал вид, что не
расслышал, поднес к глазам бинокль и снова начал следить
за степью, за уходящей вдаль узкой лентой дороги.
«Такое утро — солнце, журавли... а сердце щемит,
как будто в тиски его кто намертво зажимает», —
подумал Яша.
— На, погляди, вон они, наши гости, — командир
протянул Яше бинокль. — Видишь?
— Ага, — прошептал Яша, хотя до показавшейся
колонны врага было несколько километров. — Офицера
на коне вижу, солдат с автоматами. Орут вроде что-то.
— Пьяные, наверно, — предположил дед,
прикрывая пулемет дынной ботвой. — Хлебнули для
храбрости, не иначе.
— Дадим им сейчас свинца на закуску, — пробасил
Еруслан, отбросив в сторону превратившуюся в
крошево папиросу, и начал укладывать перед собой в рядок
связки противотанковых гранат.
— Внимание! — скомандовал Бадаев. —