Только я притаилась в ручье, как вдруг ни с того ни с сего с обрыва летит куча камней и травы, а следом — этот парень из города и все норовит по дороге за кусты уцепиться. Труба его задержала — он так о нее и шмякнулся, но воду всю перебаламутил.
Через минуту-другую он стал подниматься, да долго так — все молотил руками вокруг и тянулся назад, к трубе. Всех лягушек распугал. До того я обозлилась, что заорала:
— Эй, мистер, может, хватит?!
Черт возьми, ну и реакция! Он уставился на обрыв, завертелся, будто его окликнули из Службы инфекционных заболеваний или чего-то вроде, глаза помутнели, и весь затрясся. Прежде чем он успел шлепнуться еще раз, я крикнула:
— Да это я, мистер, внизу, в ручье.
Он поменял положение, для верности ухватившись за трубу. Я подождала, пока он устроится понадежней, и сказала:
— Так вы мне всех лягушек распугаете.
— Лягушек распугаю! — взвыл он, словно лягушки были какими-то чудовищами.
— Ну да. Хочу поймать несколько штук. Можете вы хоть минуту посидеть спокойно?
Мне было видно, что он задумался. Наконец он опять тихо так опустился на трубу, будто дух из него выпустили, и действительно спокойно сказал:
— А почему бы и нет?
И, откинув голову назад, закрыл глаза.
Пока он спал, я поймала трех лягушек, больших и жирных. Продела прутик им через глотки и опустила трепыхаться в ручей, чтобы не сдохли. Я уже почти поймала четвертую, когда парень проснулся.
— Послушай, — заорал он, — где это я?
— В лощине Гнилой Колоды.
— А где это?
И охота же ему глотку драть! Пусть подойдет поближе, чтобы не орать так.
— От разговора шуму меньше. Может, я все-таки поймаю лягушек, если мы не будем кричать.
Он оттолкнулся от трубы и поплелся по берегу, спихивая грязь и камни в воду.
— Привет, — сказала я, когда он подошел поближе.
— Здравствуй.
Он все еще ужасно нервничал, и вокруг глаз у него были забавные круги, чем-то похожие на черепаший панцирь.
— Как тебя зовут?
Он изо всех сил старался казаться дружелюбным, и хоть мистер Томпсон зудит без конца, что на свете-де нет дружелюбных незнакомцев, уж кого-кого, а этого парня я наверняка обведу вокруг пальца.
— Алтия, — сказала я вежливо, как учила мама. — Но друзья зовут меня Торни. А вас?
— Гм, — он оглянулся, потом снова посмотрел на меня. — Стэнл Стэн. Зови меня просто Стэн.
Видно было, что он врет. Даже соврать толком не умел. Но я сказала, что конечно же его зовут Стэн, а потом подождала, не скажет ли он еще чего-нибудь.
— Тебе здесь нравится? — спросил он.
— Ага. Я часто сюда хожу.
— Значит, живешь недалеко?
Дурацкий вопрос. Вот уж истинно — горожанин он и есть горожанин. Может, он думает, что у нас в деревне подземка ходит? А он все поглядывал на трубу, словно ждал, что оттуда выскочит куча народу.
— Да, у Бакстеров.
Вранье, конечно, но он первый начал, а потом папа говорит, чтобы я никому не рассказывала, где живу, — на всякий случай.
— А где это?
Он сделал вид, будто и не интересуется вовсе, вроде наплевать ему, где дом Бакстеров, — просто хотел лясы поточить с кем-нибудь. Я показала за спину и сказала, что, если идти по дороге, до Бакстеров будет с милю.
— А много народу там живет?
— Не очень. Человек шесть-семь. Собираетесь переселяться, мистер?
Тут он рассмеялся тем пронзительным смехом, который похож на всхлипывания. Мой брат Дэви всегда так плачет. Нехорошо, когда шестилетний ребенок так пищит. А уж такой, как этот Стэн — или как его там, — и вовсе никуда не годится.
— Что здесь смешного, мистер?
Я бы ушла и оставила его, да заметила, что он почти вляпался в зеленую жижу, которая течет из трубопровода и выносится на берег, поэтому немного громче сказала:
— А вам бы лучше уйти отсюда.
Он сразу замолчал, а потом спросил:
— Откуда? Почему?
Ох, ну и нервный же тип!
— Отсюда, — я показала на лужу, чтобы попугать его. — Эта штука вредная. Она может обжечь, если вы к ней не привыкли.
Конечно, это не совсем так. Некоторые вообще не могут к ней привыкнуть, но меня она никогда не обжигала, даже в первый раз. Как говорит мистер Томпсон, это значит, что селективные мутации адаптируются к новым условиям окружающей среды. Мистер Томпсон думает, раз он генетик, так уж и знает все на свете.
Стэн так рванулся прочь от зеленой жижи, словно та вот-вот готова была вцепиться в него.
— Что это?
— Не знаю. Просто грязь, которая течет из трубы. Два года назад в Санта-Розе взорвалась насосная станция, труба лопнула, и из нее стала сочиться эта зелень. — Я пожала плечами. — Она не вредная, только старайтесь до нее не дотрагиваться.
Похоже, Стэн опять готов был рассмеяться, и я выпалила:
— Спорить готова — вы из Санта-Розы, верно?
— Из Санта-Розы? А почему ты так думаешь?
Точно, он и в самом деле начинал нервничать, стоило только спросить его о чем-нибудь.
— Да так. Санта-Роза — первый крупный город отсюда на юг. Я и подумала, что вы скорее всего могли прийти оттуда по главному северному шоссе.
Он закивал.
— Да, да, конечно. Именно так.
Потом посмотрел на меня, опять расслабив пальцы.
«Слава богу», — с облегчением подумала я.
— Извини, Торни. Сам не думал, что могу так нервничать.
— Пустяки, — ответила я.
Мне не хотелось опять заводить его.
Стэн отошел назад и следил за мной, пока я высматривала лягушек. Потом он спросил:
— А здесь никому на ферме работники не требуются, ты не знаешь?
Я ответила, что не знаю.
— Может, есть школа, где нужны учителя? Думаю, я мог бы кое-чему научить ребят. У вас ведь не так уж много хороших учителей?
Нашел чем хвастать!
— Мой папа преподает в старших классах. Может, он сумеет помочь вам подыскать работу.
Нам-то учителя не требовались, но если Стэн смыслит в преподавании, глядишь, он пригодится и для чего-нибудь другого.
— Ты здесь родилась?
Стэн рассматривал лощину с таким видом, будто не понимал, как здесь вообще можно родиться.
— Нет. Там, в Дэвисе.
Это было местечко, где папа занимался вирусологией растений до того, как он, и Бакстеры, и Томпсоны, и Вейнрайты, и Омендсены, и Левентали купили здешний участок.
— На ферме?
— Да, что-то вроде этого.
Послушать, как он говорит, можно подумать, что родиться на ферме — все равно что спасти морские водоросли или полететь на Луну.
— Я всегда мечтал жить в деревне. Может, теперь наконец-то удастся.
Он поплелся по берегу к песчаной прогалине напротив отмели и сел. Господи, ну и странный же он!
— Там змеи, — сказала я как можно мягче.
Конечно, он тут же взвился, визжа, как поросенок миссис Вейнрайт.
— Да не тронут они вас. Просто поглядывайте по сторонам. Змеи кусаются, только если их разозлишь.
Раз уж он так скачет вверх-вниз, лягушек мне точно не видать как своих ушей. Не иначе придется терпеть его разговоры.
— Есть на этом берегу хоть одно безопасное место? — спросил он.
— Конечно, — улыбнулась я. — Как раз там, где вы сидели. Просто будьте начеку. Змеи здесь два фута длиной и такого красноватого цвета. Как иголки на соснах. — Я показала вверх на обрыв. — Вот как на этой.
— Боже правый! А давно это с иголками?
Я пробралась на глубокое место.
— Лет пять-шесть. Это все смог.
— Смог? Здесь нет никакого смога.
— У него же нет ни цвета, ни запаха. Мистер Томпсон говорит, что он везде, просто не разберешь, есть он или уже исчез. Но деревья-то знают. Поэтому они так и перекрашиваются.
— Но они погибнут, — сказал он очень печально.
— Не исключено. А может, изменятся.
— Но как? Это ужасно.
— Сосны — те выдерживают, а почти все секвойи к югу от Наварро-Ривер давным-давно погибли. То есть многие деревья еще стоят, — торопливо пояснила я, заметив, что он опять меня не понимает, — но они уже неживые. А здешние сосны — они еще не погибли, а может, и погибать не собираются.