— Вы — в концлагере?! — удивился Стэннард.— Никогда не слышал об этом.
Помедлив секунду, Хольц засучил рукав рубашки.
— Вот,—показал он татуировку на руке.— Триста шестьдесят семь тысяч двести сорок два, лагерь Гроссгринц. Специально для немцев. Тогда многих взяли, после покушения на Гитлера. Даже не имевших к этому прямого отношения...
Долгую паузу нарушил Кларк.
— Триста шестьдесят семь тысяч двести сорок два? Вам этот номер выкололи в Гроссгринце?
— Да.
— В сорок четвертом?
— Когда же еще!.. — Хольц опустил рукав.— После войны я уехал из Германии в Америку,— продолжал Хольц.— Я не симпатизировал фашизму, но отвратительно быть побежденным. Я стал американским гражданином. И а 65-м пошел добровольцем во Вьетнам.
— Чтобы победить и отомстить...— кивнул Максвелл понимающе.
— Да, может быть. И там я снова убедился: приказы надо выполнять... Любые... Иначе — крах, развал, дерьмо... Америка проиграла не на фронте, она проиграла в тылу. Благодаря умникам, которые принялись обсуждать приказы...
— Насколько я понимаю, все это говорится про нас? Про ситуацию, в которой находимся сейчас мы?— Кларк вопросительно посмотрел на своих коллег.
Дождь на улице не переставал. Проливной, тропический.
К двухэтажному небольшому зданию городской радиостанции подкатил «джип», из которого вылез Калишер, прикрываясь своим вечным черным зонтом. Было темно, и солдат подсвечивая ему карманным фонариком. Американские часовые у дверей на радиостанцию вытянулись, стукнули каблуками.
В комнате, уставленной радиоаппаратурой, положив ноги на низенький столик, сидел Фарадж и курил большую сигару. Увидев Калишера, поспешно убрал ноги со стола.
Тот стряхнул зонт, раскрыл его и поставил в углу сушиться. Затем подошел к окну, посмотрел на противоположную сторону улицы, на окна отеля «Лунный свет».
— Мрачно настроены журналисты,— заметил он,— ни музыки, ни песен.
— Целый вечер тишина,—поддакнул Фарадж.
— Продукты для управляющего подготовили?
— Да. сэр.
— Хорошо. Вам на время придется превратиться в машинистку. Я тут кое-что набросал, перепечатайте.
С этими словами Калишер полез в карман и достал газетный обрывок.
— Но то,— пробормотал он,скомкал бумагу и бросил в корзину для мусора, Из другого кармана достал листок, исписанный от руки.— Вот, перепечатайте в одном экземпляре.
— Да, сэр.
— Стойте. Во сколько у нас первая утренняя радиопередача?
— Ровно в девять,
— Ровно в девять у генерала собрание начальников секторов. От моего сектора пойдете вы.
— Спасибо, сэр,— обрадовался Фарадж, но тут же встревожился:— А радиостанция?
— Ровно в девять я приду сюда с Кларком. Ваша физиономия будет ни к чему. Распорядитесь американских часовых внизу заменить местными, чтобы не раздражать. Ну, и чтобы вели себя подобающе — под козырек, каблучки и все прочее. Эти звезды экрана любят показуху. И еще. Разыщите где-нибудь то знаменитое танго, как его там — прощальное... последнее... ну, под которое Кларк записывал свое обращение к человечеству. На этих островах оно до сих пор модно. Для эмоционального эффекта.
— Боже, какое веселье!— воскликнула Катлен, появляясь в холле.— Чьи похороны?
— Всех понемножку,— оценил ситуацию Максвелл.
— Первое марта, первый день весны. Не подходит для такого случая.— Катлен села между Игорем и Морром.—Мужчины, налейте-ка мне вина.
— Разве сегодня первое?— спросила Мэри.
— Через два часа уже второе,— отозвался Кларк.
— Здрасте,— всплеснула руками Мэри,— у меня же сегодня день рождения. Забыла.
— И правильно сделали,— махнула рукой Катлен.
— Шампанского! — воскликнул Стэннард.
— Поздравляю вас,— сказал Максвелл.
— Поздравляем вас, мисс Мэри,— добавил Кларк.
Астахов подошел к стенке бара, достал две бутылки шампанского из холодильника.
— Поздравьте меня, Николай Владимирович, что же вы?
— Да, да, поздравляю вас, поздравляю.— Астахов отвечал рассеянно.
— Послушайте, мисс Мэри, я придумал!— оживился Стэннард, наливая шампанского в бокалы,— выходите за меня замуж! Это будет прекрасно, честное слово.
— За вас или за Дугласа?— засмеялась Катлен.
Хольц взял бутылку водки, налил несколько рюмок, поставил перед Стэннардом.
— Если пить, так пить водку.
— Я вообще-то после девяти вечера не пью,— сказал Стэннард,— иногда я не пью даже после восьми вечера. Но раз такое дело...— Он выпил подряд три рюмки.— Нет, Мэри, правда, налейте мне еще и выходите за меня замуж.