Андрей не без волнения ожидал, что круглолицый капитан и лейтенант затеряются в толпе и будут толкаться меж составами, прислушиваясь к разговорам и присматриваясь. Однако этого не произошло.
Покинув агитпункт, они, не подходя к эшелонам, минут десять постояли на перроне, где в многолюдном, очень шумном кругу, распалённые азартными выкриками зрителей, обливаясь потом, состязались в весёлом переплясе двое: пожилой, кряжистый, с бочкообразной грудью старшина-артиллерист (несмотря на возраст, вся его тучная фигура дышала здоровьем и силой) и маленький круглоголовый пехотинец, этакий задорный живчик, крепыш лет восемнадцати, с новеньким орденом Ленина на гимнастёрке.
Затесавшись в толпу увлечённых пляской зрителей, Таманцев и Андрей могли теперь вблизи хорошенько рассмотреть наблюдаемых.
У капитана было толстощёкое, совершенно круглое, с утиным носом и мелкими щербинками бабье лицо, некрасивое, но очень доброе. За мочкой правого уха темнела родинка величиной с горошину. Большими зеленоватыми глазами он увлечённо следил за плясавшими и улыбался. Над правым карманом его гимнастёрки желтела нашивка за ранение, над левым – виднелась планка с ленточками ордена Красной Звезды и двух медалей.
Лейтенант не сводил глаз с плясавшего и от души смеялся, показывая рот, полный ровных белых зубов. В его юношеском, мягкого очерка лице было что-то нежное, девичье, и Таманцеву он вдруг напомнил светловолосую артистку, певшую партию пастушка в единственной слышанной Таманцевым опере.
На обоих офицерах было не новое, но чистое обмундирование, свежие подворотнички, а на ногах – форменные, массового пошива яловые сапоги, отпечатки которых, как ещё вчера определил Таманцев, несомненно, не имели сходства со следами, обнаруженными у родника.
Если Андрей разглядывал офицеров главным образом с любопытством, то Таманцев сосредоточенно работал: на всякий случай составлял мысленно и запоминал словесные портреты обоих – занятие сложное, требующее острого глаза, опыта и наблюдательности.
По перрону пробегали два молоденьких лейтенанта – рыжеволосый, коренастый, с забинтованной рукой на перевязи и тонкий, сутуловатый, с пачкой газет под мышкой. Увидав Андрея, стоявшего позади круга зрителей, они бросились к нему.
– Блинов, ты?! Вот это встреча!.. Здорово! – вперебивку закричали они, пожимая Андрею руку и хлопая его по плечу. – Ты где?
– 3-здесь… – смущённо промолвил Андрей.
– Смотри!.. Мы-то думали, ты там… – указал рукой на запад рыжеволосый, и оба продолжали: – Говорили, ты после госпиталя в разведку попал… за линию фронта… А ты по тылам кантуешься…
– А вы к-как, р-ребята? – попытался перевести разговор Андрей.
– Два месяца в боях… Видишь, по ордену прибавилось… До Восточной Пруссии дошли… – тараторили лейтенанты. – А ты свои чего не носишь?.. Три благодарности от Верховного…
– Как там, в б-батальоне? Васёк К-косолапов, Терпя-чий, Скоков?
– Васёк убит, а Терпячий в госпитале… И комбат убит, и замполит… Ещё под Минском… Прямое попадание в капэ… – перебивая друг друга, восклицали лейтенанты. – Наумов на амбразуру лёг – посмертно Героя дали… И ротный твой погиб, и Фельдман… А Басову ноги оторвало… И меня тоже хватило. – Рыжеволосый приподнял перебинтованную руку и радостно сообщил: – Гангрена начиналась, чуть не оттяпали!.. Старого состава человек сорок, остальные из пополнения… Нас под Варшаву перебрасывают… Идём – посмотришь!.. Наш эшелон на втором пути… Скоро отправляемся…
– На втором п-пути… Сейчас, ребята…
– Идём! – Рыжеволосый ухватил Андрея за руку.
– Сейчас, р-ребята… Одну минуту… Сейчас п-приду… С тоской смотрел Блинов вслед убегавшим офицерам; он чувствовал, как слёзы, навёртываются на глаза.
– Ты что, Андрюша? – подошёл к нему Таманцев.
– Ничего, – дрогнувшим голосом сказал Андрей. – Мой п-полк…
– Я понял…
– Под Варшаву едут… В-васёк убит… и ротный, и к-комбат… – Андрей отвернул лицо: слеза всё же выползла и заскользила по щеке. – А я… ищи и с-собирай окурки… Не хочу! – обиженно произнёс Андрей. – П-подозреваемые, проверяемые – сам чёрт ногу сломит… П-пропади они в-все п-пропадом!
– Милый, да если окурок нужен для дела, за него полжизни отдать не жалко! – заверил Таманцев, поспешно соображая, как разрядить ситуацию, и вмиг настраиваясь «бутафорить»[27].
– В п-полку я ч-человеком был… Лучшим взводом к-командовал! А з-здесь иждивенец ваш… и п-пользы от меня…
– Некачественно ты ко мне относишься! – сделав обиженное лицо и раздувая ноздри, заявил Таманцев. – И к Паше тоже!
– П-почему некачественно? – запротестовал Блинов.
– Потому!.. Если ты серьёзно считаешь, что от нас здесь меньше пользы, чем на передовой, то… извини… Это настолько оскорбительно – нет слов!
С обиженным видом и не без возмущения Таманцев развёл руками и, чувствуя, что теперь надо смягчать, примиряюще продолжал:
– Ты эти завиральные мысли брось… Какой же ты иждивенец?.. А кто на этих двух наткнулся?.. Кто лейтенанта нашёл?.. А след у родника?! Дурашка, да мысленно я тебе аплодирую!
– Т-толку-то что?
– Толк будет! Как говорил товарищ Христос: ищите и обрящете!.. Ты пойми… – Таманцев неожиданно обнял Андрея и быстро доверительно зашептал: – Я обучу тебя стрельбе по-македонски, силовому задержанию… Поднаберёшься опыта, оперативная хватка появится – да тебе же цены не будет!.. Мы с Пашей сделаем из тебя настоящего чистильщика!.. Волкодава!..[28] Да ты любого парша[29] голыми руками брать сможешь!..
Пляска оборвалась внезапно. На путях у эшелонов призывно заиграл горн, зазвучала повторяемая громкими голосами команда: «По ваго-нам!.. По ва-го-он-ам!..» Многие оборачивались, высматривая, какой эшелон отправляется; гармошка умолкла.
Маленький пехотинец, бросив плясать, с досадой сплюнул и, переводя дыхание и утирая платком мокрое лицо, вытянулся, став на цыпочки, чтобы разглядеть; ему крикнули из толпы и, махнув гармонисту рукой, он, одёргивая гимнастёрку, подошёл к старшине-артиллеристу и, энергично пожимая ему руку, ломающимся баском, улыбаясь, но с огорчением громко сказал:
– Ну… бывай! Свидимся – допляшем!..
И вслед за гармонистом пошёл из круга.
Зрители неохотно расходились. Круглолицый капитан и лейтенант, словно что-то вдруг вспомнив, заторопились и, покинув перрон, направились в город.
В их поведении не было ничего подозрительного или даже примечательного. Если на станции они не прислушивались к разговорам, не присматривались и не проявляли интереса к воинским эшелонам, то теперь они шли, разговаривая между собой, и ни разу не оглянулись.
Тем не менее Таманцев, как всегда, действовал с большой осторожностью; он следовал за офицерами на предельно дальней дистанции, Андрей шёл, отстав от него ещё на полсотни метров.
Двигаясь таким образом, они оставили вправо развалины древней крепости, миновали костёл и вышли к восточной окраине города. Здесь, не доходя речушки, на тихой, совсем деревенской улочке офицеры, приблизясь к одному палисаднику, открыли калитку, зайдя, заперли её и прошли в дом, причём сделали всё это привычно: по-видимому, они здесь жили или не раз бывали.
Знаком руки Таманцев подозвал Андрея.
– Слава богу, кажется, причалили, – с облегчением сказал он. – Ближе подходить нельзя. И здесь оставаться тоже.
Сворачивая направо, он поспешно зашарил взглядом и, высмотрев укрытие, подходящее для наблюдения, повёл глазами влево:
– Тебе придётся обойти… за речку, вон в те кусты. Я объясню капитану, как тебя найти. Давай!..
30. Оперативные документы
«Срочно!
Егорову, Полякову
По данным НКГБ СССР, на территории Южной Литвы и Западной Белоруссии действует подпольная организация польского эмигрантского правительства в Лондоне «Делегатура Жонду», имеющая одной из основных задач ведение оперативной разведки в тылах Красной Армии и на фронтовых коммуникациях. Для передачи сведений «Делегатура» располагает коротковолновыми радиопередатчиками и сложными цифровыми шифрами.
28
Волкодав – розыскник, способный брать живьём сильного, хорошо вооружённого и оказывающего активное сопротивление противника.
29
Парш – агент-парашютист; более распространенно: сильный, способный оказать серьёзное сопротивление противник.