В ушах был белый шум. Этого не может быть. Я видела строки с адресами.
Вся моя семья мертва…
ЧЕРТЧЕРТЧЕРТЧЕРТЧЕРТ.
Безжизненный взгляд упал на Габриеля. Он внимательно смотрел на меня.
Боль, адская боль пробежалась по моему телу. Я пыталась закричать, но на моё горло как будто наступили, мой рот открывался, но ни звука не вырвалось из него. Мои пальцы потянулись к волосам, пытаясь вырвать их с корнем. Адская, душераздирающая боль, настоящая агония. Я сползла на пол и свернулась клубочком, я хотела сровняться с полом. Просто чтобы меня не существовало. Лея, Мама, Папа, Бабушка, Тётя, Дядя и другие члены моей семьи. Они все мертвы.
— Вероника. — Голос Габриеля вытащил меня из пучины мрака. Я подняла бесцветный взгляд на него. — Пришел парень, говорит он твой друг. Но у него оружие и странное имя — Стикс. — Габриель пытался говорить монотонно.
— Он друг. — Бесцветно вырвалось из меня.
Кто-то подошел ко мне спустя время и поднял на руки. Запах шоколада говорил, что это Стикс. Я была как пациентка психиатрической больницы, которой вкололи огромную дозу успокоительного. Стикс сел со мной на руках на диван, и прижал меня лицом к своей груди.
Три дня прошли… Но я не помнила как. Кто-то занимался организацией похорон. Скорее всего, Габриель. Рия сидела рядом со мной, так же как и Стикс, всё это время.
Я не могла дышать, чтобы не чувствовать боли. Не могла закрыть глаза, чтобы не видеть насмехающегося надо мной лица Ареса. Я просто не хотела существовать.
Стикс поднял мою футболку, его кадык нервно дернулся.
— Чёрт, сколько ссадин. Там, наверное, осталось стекло. — Стикс неотрывно глядел на мой живот. Вполне возможно там были ссадины, и даже стекло. Но я не чувствовала боли.
Сейчас, я находилась в «лимбо»: между сном, безумием, и смертью.
Четвертый день был ужасным. Мне нужно было ехать на похороны своей семьи. Мне нужно было присутствовать там, где десятки репортеров и журналистов хотят поживиться новой сенсацией.
Но не это было самым сложным. Сложным было то, что пока я буду там, прощаться с моими родными… Каждый ублюдок из семьи Раймонд будет потешаться над моим горем.
— Пора. — Голос Габриеля раздался в проеме двери.
Кротко кивнув, я посмотрела на себя в зеркало. Отрешенный взгляд смотрел на меня из зеркала. Потрескавшиеся губы, впалые щеки, бледное лицо. Мой оцарапанный лоб прикрывает черная кепка, тугой хвост переброшен на плечо, черная футболка и черные обтягивающие брюки, у меня не было возможности подумать о платье. Схватив черную кожанку со спинки стула, я вышла из квартиры, в сопровождении охраны, которую приставил ко мне Габриель.
ГЛАВА 37
Настоящее время …
Мои уста сомкнулись. Взгляд медленно фокусируется на присутствующих. Все молчат. Те, у кого есть хоть малейшие признаки человечности, опустили головы, остальные же продолжают снимать на камеры.
Но все молчат.
Мои побелевшие ладони оторвались от трибуны, я сделала шаг назад, обходя оградку. Шестнадцать закрытых ящиков, шестнадцать гробов с моими родственниками, они все закрыты, потому что взрывы изуродовали их до неузнаваемости. Моя ладонь ложиться на черную крышку гроба, проводя по лаковой поверхности, Папа… Я иду дальше… Мама… Дальше… Лея… БАБУШКА! ТЁТЯ! ДЯДЯ! ДВОЮРОДНЫЕ СЕСТРЫ! АМАЛИЯ! КАЙЛА! Каждый из них кивает мне, прощается со мной. Моя ладонь сжимается в кулак, когда гробы начинают погружать в землю. Их засыпают землей, сразу после того, как я бросаю в каждую ямку горстку земли.
Они уходят, один за другим, растворяются в воздухе, а я просто смотрю им в след.
Мой мозг лихорадочно начинает перебирать в голове воспоминания. Когда я виделась в последний раз с каждым из них? Что я сказала? О чем мы говорили? Это было что-то абсолютно не важное, не значительное… Я и представить не могла, что больше не увижу никого из них. Я не могу вспомнить, что последнее сказала маме? А папе? Моя паника нарастает, но не выходит на поверхность.
Больше никогда мама не пошутит в своем особенном стиле, я никогда не увижу поддержку в её глазах. Мой отец, больше никогда не приставит ко мне охрану. Я больше никогда не услышу его обеспокоенный и сердитый тон. Он знал, что так будет, он часто говорил о своей смерти. Лея. Моя маленькая, бедная девочка, она была совсем ребенком, маленьким, невинным ребенком!!! Я никогда не услышу её звонкий смех. Их больше нет. Никто из них не позвонит мне, не встретиться со мной. Я осталась одна.