– Мэри, когда ты уходишь в декрет?
– Я планирую проработать, как можно дольше.
Тут их разговор прервал официант, который принёс салаты.
– А какой у тебя сейчас срок?
– Джози, не смотри на меня такими глазами, я пока не собираюсь никуда уходить, у меня всего лишь девять недель.
– Ну, а я… – опять перебила её Рэйчел, – ещё не знаю, выйдет ли что-нибудь из этого. Поход в галерею ведь не даёт мне никаких гарантий, это всего лишь встреча. Поэтому о моем уходе пока тоже нет ясной информации. Просто, если всё получится, то мне будет нужно больше свободного времени, чтобы творить.
– Ну, девочки, вы меня просто обескуражили. Я рад за вас, за вас обеих, и надеюсь, что вы никогда не забудете о том, где все началось.
И Джозеф положил свою руку в центр стола.
– Никогда.
– Никогда.
И девушки положили свои руки сверху.
Как в детстве, перед тем как сделать что-то важное, мы складывали свои руки вместе и расцепляли их, будто придавая друг другу тем самым сил и уверенности в себе.
Глава 26
25 сентября.
Сегодня Рэйчел нужно было написать приветственные слова для галереи Батиста, работу над которыми она так долго откладывала.
Дело в том, что эта галерея одна из самых крупных и внушительных не только по своим размерам, но и по тому, сколько художников представляло там свои работы. Но чтобы притронуться, так сказать, к этому искусству, а уж тем более стать его частью, нужно было безупречно показать себя перед руководством.
Рэйчел предстояло показать три свои самые лучшие работы и произнести речь, в которой она расскажет, как она стала художником, что её к этому сподвигло и т. д.
Тогда у неё будет шанс участвовать в одном из самых крупных аукционов страны. Они проходят каждый год, собирают большую сумму денег на благотворительность, а художник получает с этого отличный гонорар и плюс ко всему приобретает известность, шанс оставить после себя что-то стоящее, что-то, чем можно будет гордиться. Учитывая, что настоящие таланты оценивают с большим трудом и меньшей охотой, за такой шанс стоило ухватиться обеими руками.
Рэйчел в итоге не стала ничего писать и положилась на саму себя. В конце концов, в порыве можно сказать более выразительные и глубокие слова. Да и к тому же это же не поэтический конкурс, и главную роль тут будет играть не то, что она скажет, а что скажут её картины.
Когда она зашла в эту огромную галерею, она как будто очутилась в каком- то совершенно другом, но при этом родном и уютном мире. Это было такое место, где гармония присутствовала во всём, даже в воздухе. Странно было наблюдать со стороны за тем, как люди, находясь в таком месте, куда- то бегут и торопятся. Тут, наоборот, хотелось замедлить шаг и идти, вдыхая каждой частичкой себя эту атмосферу, где находилось столько творений талантливейших людей. Рэйчел подошла к кабинету, на котором висела табличка с именем «Гаред Батист», она поднесла руку к двери и остановилась… эта дверь, возможно, навсегда изменит её жизнь…
Она постучала и, слегка помедлив, открыла её. Перед ней расстилался шикарный панорамный вид из окна, который делал кабинет непохожим на кабинет, по крайней мере, каким себе его представляла Рэйчел, пока шла сюда. Тут было очень много света. Не было ни одного тёмного или неосвещённого уголка. Рэйчел всегда мечтала, чтобы именно так выглядела её мастерская.
Кабинет был очень просторный. Там было огромное множество картин, но они не висели на стенах, как это привычно было видеть, а лежали в коробках. Сколько человек написали их? Сколько писателей таится внутри? Рэйчел было интересно взглянуть, хотя бы одним глазком, но она ни за что бы не осмелилась спросить об этом.
Справа и слева от Рэйчел на входе стояли две скульптуры, но она так и не смогла разобрать, что это. А эта люстра, просто нереальных размеров, она могла бы легко осветить какой-нибудь дворец.
Рэйчел, ошеломлённая таким видом, как будто и вовсе забыла, зачем она пришла сюда, и немного опомнившись, обратила свой взор на него. Это был Гаред Батист. Он был невероятно статный и коренастый мужчина. Владелец галереи очень славный и добрый мужчина лет пятидесяти, невысокого роста, слегка полноватый. Но при всей его милой и располагающей к себе натуре он был безумно строг и скрупулёзен к своей работе.
Его пронзительно голубые глаза не тускнели, несмотря на немолодой возраст, и смотрели с глубоким уважением и интересом. Гаред был человеком, несомненно, располагающим к себе. Но при этом рядом с ним было страшно сказать какую-то глупость.