Элизабет с трудом сдерживала смех. Да, кажется, она разоблачит их.
— Стало быть, теперь главное — убедить его, будто рекламная кампания, которую вы сейчас представите на презентации, в самом деле моя?
— Вот потому-то я и хотел, чтобы вы зашли сюда с утра и внимательно изучили сценарий презентации. В вашем распоряжении еще четыре часа, чтобы подготовиться.
Элизабет посмотрела на бумаги, лежавшие на его столе. С первого же взгляда она поняла, что не найдет ничего неотразимого и нового в иллюстрированном материале, ничего, способного задержать глаз и выделявшего эту рекламу из доброго десятка других, ранее сработанных их агентством. Что ж, они вели беспроигрышную игру, избрали курс, который никому не нанесет обиды и который, черт подери, конечно же, никого и не взволнует.
— Вы рассчитываете, что я выдам этот хлам за свое творчество?
Джереми попытался запугать ее одним из своих печально известных «грозных» взглядов.
— Вы хотите сказать, что вам понадобится дополнительное время?
— Нет, я хочу сказать, что не стану делать этого.
Его голос понизился до угрожающего шепота.
— Только не вбивайте себе в голову, Элизабет, что на вас свет клином сошелся.
— Ну, вы уже достаточно ясно дали мне это понять, — парировала она. — До вечера я очищу свой кабинет.
— Вы об этом пожалеете. Я позабочусь, чтобы все агентства в городе узнали про вашу выходку.
Она одарила его легкой сдержанной улыбкой.
— Позаботьтесь тогда и правильно выговорить мою фамилию.
Когда ближе к концу дня Элизабет упаковывала в своем кабинете последние личные вещи, в дверь постучали. Выслушав возбужденные вопросы от доброй половины коллег, она в конце концов велела Джойс хотя бы минут двадцать не пускать к ней никого, чтобы она смогла закончить очистку своего стола. Но не прошло и десяти минут, как раздался стук в дверь. Она еще пыталась решить, стоит ли отвечать на этот стук, но тут дверь открылась.
Это был Амадо. Войдя, он закрыл за собой дверь и прислонился к ней.
— Вы не хотите рассказать мне, что происходит?
Она не могла определить смысла этих слов.
— Ну, произошло расхождение во мнениях насчет того, как следует обойтись с вашим заказом.
Элизабет швырнула в коробку запасную пару лосин, которые держала для непредвиденных случаев. Если уж она и пустое место, то по крайней мере выглядит всегда безупречно. Боже упаси, чтобы она могла показаться на какой-нибудь встрече со спущенной петлей на чулке или, того хуже, с голыми ногами!
— Но я не сомневаюсь, — добавила она, — что об этом вы уже догадались и сами.
— А на каком этапе Джереми решил, что ему не нравится разработанная вами кампания?
— Вы пытаетесь выяснить, много ли я знала о его намерениях и когда я это узнала?
— Ну, по существу, да.
— А зачем вам это?
— Потому что у меня создалось впечатление, что вас так же использовали и дурачили во всей этой истории, как и меня.
— Простите меня, Амадо. Если бы у меня было хоть малейшее представление о том, что должно произойти, то я бы никогда...
Он поднял руку, останавливая ее.
— И что же вы собираетесь делать?
Элизабет обошла вокруг стола и присела на него.
— После моей утренней стычки с Джереми я сделала несколько телефонных звонков. И теперь мне остается только решить, какое из предложений о работе мне лучше принять.
— Приятно слышать, что в вашем бизнесе есть люди, благоразумнее Джереми Нобла. Должно быть, вас порадует сотрудничество с теми, кто признает наш талант.
— Причина, по которой меня нанимают, не имеет значения, — ответила она. — Дело в перемене, которой я с нетерпением жду. Я была в Нью-Йорке только дважды, но думаю, что он мне понравится.
Амадо посмотрел на нее так, словно она ударила его.
— Вы что же, собираетесь уехать из Сан-Франциско?
— Здесь меня ничто не удерживает. Я переехала в Сан-Франциско, начав работать в агентстве «Смит и Нобл», ну а потом я проводила так много времени в этой конторе, что за ее пределами у меня и друзей-то настоящих не появилось. Срок аренды моей квартиры истекает в следующем месяце, так что даже это не удерживает меня здесь, — она пожала плечами. — Если задумать самой изменить жизнь, то, пожалуй, лучшего времени не подберешь. Мне вот только жаль, что вас так бесцеремонно обвели.
— Вам совершенно не за что волноваться.
Элизабет поднялась и снова обошла свой стол, чтобы закончить сборы.
— А что намерены делать вы?
Амадо выглядел взволнованным и сконфуженным.
— В отношении чего?
— Этой кампании.
— Не знаю, — он небрежно махнул рукой — Я должен об этом немного подумать.
— Вам не понравилась презентация? — спросила Элизабет.
Гнев так и полыхнул из его глаз.
— Было бы большой любезностью с моей стороны назвать ее заурядной.
— Возможно, это из-за того, что я вас настроила совсем на другой сценарий...
— А вы-то взглянули на то, что они мне продемонстрировали?
— Только мельком, — призналась она.
— Из этой рекламы можно спокойно убрать «Вина Монтойя» и заменить их другим винным заводом. Там нет ничего умного, ничего запоминающегося. Я же с самого начала ясно дал Джереми понять, что я не заинтересован в этаком назойливом рекламировании, и тем не менее он... — Амадо прошелся рукой по волосам. — Извините. Поссорился-то я с ним, а не с вами.
— Но, может быть, вы могли бы...
— Элизабет, я больше не хочу об этом говорить, — он положил ладонь на ручку двери. — Я должен идти. Мне предстоит кое-что обдумать.
Она кивнула.
— Я пробуду в городе еще неделю или две... если вам понадобится связаться со мной.
— Вы уезжаете так быстро?
— На новой работе меня предупредили, что если я хочу жить в самом Нью-Йорке, а не мотаться из пригорода, то мне потребуется уйма времени на поиски квартиры.
Амадо открыл дверь, но потом снова закрыл ее. Несколько секунд он смотрел на Элизабет, и она не могла понять выражения его лица. В конце концов он прошел через всю комнату и, протянув ей руку, сказал:
— Мне было очень приятно общаться с вами.
Его пальцы, как ей показалось, нежно стиснули ее руку и на какое-то мгновение Элизабет ощутила, что через это прикосновение они как бы поделились сотней невысказанных вслух мыслей.
— Спасибо, — сказала она. — С этого момента я буду вспоминать о вас с каждым бокалом вина.
Амадо улыбнулся.
— Что ж, надеюсь, что это всегда будет вино Монтойя.
— А разве существует другое? — сказала она, улыбаясь ему в ответ.
Когда он ушел, Элизабет с трудом вернулась к своим проблемам, которые всего несколько минут назад так волновали ее. Новая работа, новая жизнь, все это казалось ей ничтожным по сравнению с тем, что она потеряла.
До своей квартиры Элизабет добралась, полная благих намерений. Она точно распланировала дела. В первую очередь непременно следует взяться за тщательный просмотр стенных шкафов, ящиков столов и комодов и решить, что стоит упаковывать, а что можно отдать благотворительной организации «Добрая Воля».
Но каким-то образом в тот же миг, как она закрыла за собой дверь, ее благие намерения улетучились, прихватив с собой и воодушевление. Она вытащила из холодильника обед-полуфабрикат и поставила его в духовку, даже не потрудившись посмотреть, что там запаковано.
Она чувствовала себя опустошенной умственно, физически и эмоционально.
Происходила странная вещь: по мере того как она становилась старше, личность, которую Элизабет с такими усилиями старалась забыть и оставить в своем прошлом, становилась все важнее и важнее. Под всеми внешними атрибутами образования и биографии, К добру ли или к худу, она до сих пор оставалась Дженнифер Кэйвоу, а не Элизабет Престон.