— Я признательна ее отцу за то, что он написал этот портрет, пока она была в Испании, — она повернулась и посмотрела на Амадо пристальным проницательным взглядом. — В противном случае мы с Эланой никогда бы и не узнали, как она выглядела, когда была по-настоящему счастлива.
— Хосе не имеет никакого отношения к этому портрету, — сказал Амадо.
— О? Так кто же тогда...
— Ты взгляни на фон, Фелиция: окно, вон та картина на стене... Это же домик для гостей при винном заводе.
Она недоверчиво разглядывала картину.
— Это совпадение, — упрямо сказала она.
— А кто сказал тебе что этот портрет написал Хосе?
— Моя мама.
Огонек надежды вспыхнул в груди Амадо. Может быть, у него появился шанс убедить свою дочь, что он все-таки не был таким чудовищем, каким его живописала София.
— Я написал этот портрет и подарил Хосе в первую годовщину нашей свадьбы. Если ты посмотришь повнимательнее, то разглядишь обручальное кольцо у нее на...
— Она мне про это рассказывала. Это кольцо — фамильное наследство.
— А как же она тебе объяснила все остальное?
— А я никогда и не спрашивала, — призналась Фелиция. — Но я уверена, что есть какое-то логическое...
— Ну, разумеется, есть — истина.
Ее глаза полыхнули холодной яростью.
— Никто не может приходить в мой дом и говорить что-то дурное о моей матери. Особенно ты.
Амадо поразила ненависть в ее голосе, но он не собирался отступать, нет. Слишком уж много раз он делал это раньше.
— Почему же особенно я?
— После всего того горя, которое ты ей причинил, не смей даже вспоминать о ней.
Ну вот, снова обвинения, которыми она уже много лет оскорбляет его.
— А что же конкретно я сделал?
— Она покончила с собой из-за тебя.
Злобность этого обвинения настолько поразила его, что он сразу и не нашелся, что ответить. Его растерянность подстегнула Фелицию.
— Ты знал, что у нее не было денег и что если ты перестанешь присылать чеки в счет алиментов, когда мы с Эланой подрастем, она останется нищей. Но разве тебя это волновало? — Этот вопрос она подчеркнула едким смехом — Ты даже не побеспокоился позвонить или написать, чтобы узнать, как она будет обходиться, когда ты перестанешь...
— Мы с Софией никогда официально не разводились. И никаких алиментных чеков никогда не было. Каждый месяц я посылал достаточно денег для нее и для вас, да и ее семье много перепадало. — Амадо встал и подошел к дочери. — А кто, по-твоему, за платил за похороны?
Фелиция попятилась от него.
— Это в тебе говорила больная совесть.
— Мне не в чем упрекнуть себя. Твоя мать сама оставила меня.
— Потому что ты ее к этому вынудил!
— Каким же интересно, образом я это сделал?
— Ты обещал любить ее, заботиться о ней, а потом привез в Калифорнию и перестал обращать на нее внимание. Ты знал, что она не говорит по-английски и потому чувствует себя одинокой, только тебе на это было плевать. Тебе, вероятно, даже нравилось это. Она, по твоим понятиям, должна была спать с тобой, убирать твой дом, рожать детей, а ты тем временем занимался своей проклятой винодельней! Тебя, должно быть, просто с ума свело, что она уехала, так и не родив тебе сына.
— А тебя никогда не интересовало, почему я много лет оставался один, не развелся с твоей матерью и не женился на другой, если уж мне так важно было иметь сына?
— Потому что ты католик.
Да, на все у нее готов ответ Мамочка хорошо ее обучила.
— А если я смогу показать тебе чек, отправленный мной, скрепленный подписью твоей матери и реализованный всего за несколько дней до ее смерти, то ты, по крайней мере, выслушаешь мою версию всей этой истории?
Фелиция помолчала несколько секунд, прежде чем ответить.
— Не существует ничего, что изменило бы мое мнение.
— Ну, если это так, то хотя бы выслушай.
— Ты прекрасно знаешь, какие чувства я к тебе испытываю. С чего это вдруг сейчас ты пытаешься наладить отношения?
Да, именно этого вопроса и ждал Амадо.
— Когда мужчина переваливает за семидесятый рубеж, — ответил он — то время становится его врагом. Есть много проблем, с которыми я хотел бы разделаться. Но среди них нет ни одной, более важной, чем эта.
Фелиция прикусила нижнюю губу и довольно долго рассматривала его.
— Ну, хорошо, — сказала она наконец. — Я поеду туда вместе с тобой, но только если Элана тоже приедет.
Амадо ни на минуту не поверил, что он убедил Фелицию, возбудив у нее любопытство. Нет, обыкновенная жадность читалась в ее взоре. Ведь с появлением Элизабет сладкий пирог уже не разрежешь на щедрые порции. Фелиции никак нельзя отказать в прагматизме. Какой бы ни оказалась доставшаяся ей доля его состояния, она была куда соблазнительней, чем вообще ничего.
ГЛАВА 19
Незадолго до Дня Благодарения, в понедельник, налетела жестокая гроза, поломавшая ветви деревьев и вызвавшая небольшое наводнение. Поскольку ехать домой не было никаких причин, Элизабет осталась в тот день на винном заводе, хотя все разъехались до утра. В девять вечера пустой желудок напомнил ей, что пора и честь знать.
На полдороге домой, огибая очередной изгиб шоссе, она почти влетела в дерево, выдранное с корнями порывами ветра. Элизабет резко затормозила. Машина пошла юзом по скользкому асфальту, фары прорезали светом кустарник, окаймлявший обочину дороги, а асфальт под колесами сменился гравием, а потом и грязью.
Подождав, пока перестанет бешено колотиться сердце, Элизабет попыталась вернуться на дорогу. Но безрезультатно, автомобиль увязал все глубже.
Спустя еще час она добрела обратно до конторы, вошла в приемную и нахмурилась, увидев в коридоре слабый отсвет со стороны лаборатории.
— Кто там? — крикнула она на тот маловероятный случай, что по забывчивости оставила свет включенным и кто-то туда забрался.
Спустя несколько секунд в дверях появился Майкл.
— Что с тобой случилось? — спросил он.
— Да попалось дерево на дороге и...
— Боже мой, с тобой все в порядке?
— Так я в него даже и не врезалась, только вот машина увязла в грязи. — Она осмотрела себя и обнаружила, что промокла до нитки. Ее куртка и плотный шерстяной свитер словно налились свинцом. — Пришлось пешком тащиться обратно.
Она снова подняла взгляд на него. Холодный сквозняк пронизал тело, и она содрогнулась.
— Мне понадобится какой-нибудь грузовик, чтобы отбуксировать машину.
— И сухая одежда.
Майкл двинулся было к ней, но потом остановился, словно неуверенный в том, как она это воспримет.
— Наверное, мне следует сообщить об этом дереве, — сказала она.
Майкл все-таки миновал расстояние, разделявшее их, и скинул свою куртку.
— Вот, надень-ка ее.
Он подождал, пока она сняла с себя куртку, а потом, поколебавшись, стянула и свитер и закуталась в его куртку.
— Какого черта тебе вообще понадобилось разъезжать в такую ночь? — спросил он.
Это заявление рассердило ее.
— Я не разъезжала, как ты выразился, а просто ехала домой.
— Если бы ты уехала пораньше, ничего и не случилось бы.
Усталость и пережитое волнение разрядились внезапным взрывом гнева.
— Когда же это «пораньше»?! Я и не знала, что...
— Да брось ты, — сказал он. — О чем тут спорить?
Майкл повернулся и направился к столу секретарши. Стоя к ней спиной, он перелистал телефонную книжку и снял трубку. Передав необходимую информацию и уточнив у Элизабет точное местонахождение ее машины, он дал отбой.
— Диспетчер сказала, что она кого-нибудь туда отправит, но сию минуту это сделать невозможно. Много аварий на дорогах.
— Тебе совсем не обязательно меня дожидаться, — она попыталась сказать это небрежно, прекрасно понимая, что напрасно тратит силы.
— А где Амадо? — спросил он.
— Утром уехал в Нью-Йорк.