«Царь царей» был глубоко унижен. Это был слабохарактерный человек, высокомерный в удаче, впадавший в уныние при неудаче. Не вмешайся старый Митрадат, между Тиграном и Лукуллом, вероятно, состоялось бы соглашение, на которое армянский царь имел все основания пойти ценой значительных жертв, а Лукулл — на сносных условиях. Митрадат не принимал участия в боях под Тигранокертой. Освобожденный после 20-месячного заключения в середине 684 г. [70 г.] вследствие конфликта, возникшего между армянским царем и римлянами, он был послан с 10 тыс. армянских всадников в свое прежнее царство, чтобы угрожать сообщениям противника. Не успев еще здесь ничего сделать, он был вызван обратно, когда Тигран собирал все свои войска на выручку новой столицы, но, подойдя к Тигранокерте, он встретил уже бежавшие с поля сражения полчища. Все — от царя до простого солдата — считали, что все потеряно. Если бы Тигран заключил теперь мир, для Митрадата не только была бы утрачена последняя надежда на возвращение в свое царство, но выдача его, несомненно, была бы первым условием мира, и Тигран, конечно, поступил бы с ним не иначе, чем некогда Бокх с Югуртой. Поэтому Митрадат приложил все усилия, чтобы воспрепятствовать такому обороту событий и склонить армянский двор к продолжению войны, в которой он не мог ничего потерять, но мог все выиграть; а при этом дворе бежавший из своего царства и лишенный престола старик обладал немалым влиянием. Это был еще стройный и сильный человек, несмотря на свои 60 лет вскакивавший на коня в полном вооружении, умевший постоять за себя в рукопашном бою наряду с лучшими бойцами. Дух его, казалось, был закален годами и судьбой; если в прежние времена он посылал вперед своих полководцев, не принимая непосредственного участия в войне, то теперь, в старости, он сам командовал и лично принимал участие в бою. Пережив в течение своего пятидесятилетнего царствования столько перемен счастья, он считал, что дело армянского царя отнюдь не потеряно вследствие поражения под Тигранокертой и что, наоборот, положение Лукулла очень затруднительно, а если не будет сейчас заключен мир и война будет вестись более разумно, оно даже станет в высшей степени опасным.
Умудренный опытом старик, годившийся почти в отцы армянскому царю и имевший теперь возможность оказывать на него личное воздействие, подчинил себе этого слабого человека своей энергией и добился того, что Тигран не только решил продолжать войну, но и поручил политическое и военное руководство ею ему самому. Война должна была теперь стать из войны правительств национально-азиатской войной, — цари и народы Азии объединяются против могущественного и высокомерного Запада. Были сделаны величайшие усилия, чтобы примирить армян с парфянами и склонить их к совместной борьбе против Рима. По предложению Митрадата, Тигран выразил готовность возвратить Арсакиду Фраату, по прозванию «Богу» (царствовал с 684 г. [70 г.]), завоеванные армянами области Месопотамию, Адиабену, «Большие долины» и заключить с ним договор о дружбе и союзе. Но после того, что произошло, это предложение едва ли могло рассчитывать на благоприятный прием; Фраат предпочел обеспечить себе границу по Евфрату соглашением с римлянами, а не с армянами, и наблюдать со стороны, как будут уничтожать друг друга ненавистные соседи и неудобные иноземцы. У народов Востока Митрадат имел больший успех, чем у царей. Нетрудно было изобразить эту войну национальной борьбой Востока с Западом, потому что такой она и была. Отлично можно было превратить ее и в религиозную войну, распространяя слухи, что целью Лукуллова похода является овладение персидским храмом Нанеи, или Анаиты, в Элимаиде (нынешний Луристан), наиболее почитаемым и богатым святилищем евфратских стран 14 .
Толпами стекались отовсюду азиаты под знамена царей, призвавших их к защите Востока и его богов от безбожных чужеземцев. Но опыт показал, что простое скопление огромных полчищ не только безрезультатно, но делает также негодными действительно выносливые и боеспособные войска, к которым они присоединяются, вовлекая их в общее поражение. Митрадат стремился прежде всего подготовить тот род войска, в котором Запад был наиболее слаб, а азиаты наиболее сильны, — конницу; она составляла половину вновь созданной им армии. Для службы в пехоте он тщательно выбирал из массы взятых или добровольно явившихся рекрутов наиболее пригодных людей и поручал их обучение своим понтийским офицерам. Однако значительная армия, вскоре стоявшая опять под знаменами армянского царя, назначалась не для того, чтобы померяться с римскими ветеранами на первом удобном поле сражения, а должна была ограничиться обороной и партизанской войной. Уже во время последнего похода в своем царстве Митрадат постоянно отступал, избегая боя; и на этот раз была принята подобная тактика, а театром войны была избрана собственно Армения, наследственное владение Тиграна; неприятель еще не коснулся этой области, а по своим природным условиям и благодаря патриотизму своего населения она отлично годилась для такой войны.
14
Цицерон (De imp. Pomp., 9, 23) едва ли имеет в виду что-либо другое, кроме богатого храма в Элимаиде, куда регулярно направлялись грабительские походы сирийских и парфянских царей (