— Входи, входи! — милостиво молвил Миссионер, величественно помахав рукой Галилео.
В последнее время он стал неосознанно приобретать манеры римских аристократов, которых когда-то так презирал.
— Ну, что там у тебя? — с небрежным благорасположением хорошо позавтракавшего буржуя обратился к учёному бывший аскет и борец за становление христианства.
— Святейший, — несмело начал Галилео, — вы давно видели себя в зеркале?
Вопрос был скорее утверждением. И не потому, что Миссионер не мог это самое зеркало себе позволить или дал соответствующий обет. Дело в том, что в потустороннем измерении умершие по какой-то очередной необъяснимой причине не отражались в зеркальных поверхностях. Миссионер насторожился. В Раю не бывало прыщей, да и брили его другие — кульпиты-парикмахеры, присланные на принудительные работы из Ада по давнему межправительственному соглашению.
— Это ты к чему? — с хмурым видом спросил иерарх, на всякий случай смахнув несуществующие крошки со старческих губ. — Только не говори, что чёртова кульпитка — прости Господи! — покрасила меня в зелёный цвет!
Галилео, прекрасно знавший, что никто и никогда Миссионера не красил и что тот просто кокетничает, всё же не улыбнулся шутке.
— Святейший, давайте подойдём к зеркалу!
Заинтригованный Миссионер последовал за учёным. Галилео достал огромный — с яйцо перепёлки — поразительной чистоты алмаз желтоватого цвета и, условно поймав в одной из граней отражение иерарха, спроецировал его на зеркало. Чудесным образом там отразилось лицо Миссионера, которое в последний раз сам бывший гражданин Рима видел почти две тысячи лет назад — в фонтане, незадолго перед смертью. Лицо и сейчас было хорошо сохранившимся и почти без морщин, несмотря на полную приключений жизнь. Но обнаружилось и одно существенное отличие. Предмет его тайной греховной гордости — тёмные, густые, длинные волосы — были наполовину седыми. Скрывая тревогу, он вопросительно поглядел на Галилео. Тот печально кивнул. Что ж, Миссионер повидал немало чего по обе стороны смерти, а потому, в последний раз бросив взгляд на своё отражение и опять подивившись изобретательности старого астронома, перешёл к делу:
— Ну, звездочёт, говори, что это может значить!
Когда в тот же день Миссионер рассказал о новой напасти Основоположнику, тот сначала не поверил. Но, разглядев получше явно сдавшего внешне Миссионера и припомнив вновь, спустя две тысячи лет, появившиеся боли в печени, сел на мраморную скамью, не в силах сразу справиться с охватившим его отчаянием. Ведь последствия-того, что начало происходить, могли бы стать в равной степени неизбежными и ужасными. Когда Основоположник, по мудрому и благодарно принятому совету коллеги-иерарха, прямо из воздуха материализовал и наполовину осушил кувшинчик кипрского, ему несколько полегчало, а голова опять была в состоянии вершить судьбы христианства Вселенной.
— Что будем делать, святейший? — спросил его Миссионер, тоже отведавши нектара.
— Помалкивать! — последовала немедленная и естественная реакция основателя самой закрытой в мире организации. — Неизвестно, почему началось, точно так же, может, и пройдёт!
— А если не пройдёт? — осторожно поинтересовался его собеседник, всегда просчитывавший на несколько ходов вперед. — Что тогда? Будем краску для волос с Земли завозить?
Основоположник, у которого серьёзные проблемы с чувством юмора появились вскоре после мучительной гибели от рук римских легионеров, на минуту задумался, представляя себе техническую сторону предложенного мероприятия. Потом до него дошло, он кисло улыбнулся и задал следующий неизбежный вопрос: