– Но он в курсе, какой у нас сейчас год? – осторожно уточнила она, и уголки рта госпожи Сабинсен подозрительно дрогнули.
– Да. Конечно. Но… Думаю, интеграция займет еще кое-какое время.
– Я все время слышу только «интеграция, интеграция»… – проворчал Владимир и отмахнулся: – Послушай-ка, голубка! Я знаю, как меняется мир, я же не вчера родился.
– Вроде как, – заметил Борис, тихо усмехнувшись. Владимир в рубашке в стиле «силы цветов» осмотрел кровососа-гота с ног до головы, и его взгляд зацепился за кровавый принт на толстовке.
– «Революция!» – прочел он. – Жесть, старик! Значит, революция еще жива! Вот это да. Круто, я думал, через пятьдесят лет… у них получится. – У него слегка заплетался язык, он проглатывал отдельные буквы, но звучал удивительно расслабленно для вампира «утром». Когда Штраус потянулся, несколько костей у него подозрительно хрустнули, пусть внешне и казалось, что он в форме. Владимир был ростом с Бориса, чуть более мускулист, лишь ноги в брюках-клеш выглядели странно худыми.
– А что здесь делает ведьма? Планируется вечеринка, о которой я не знаю? – подмигнул ей он.
Уголки губ Моны дрогнули. Еще пару недель назад такая фраза вызвала бы у нее мурашки в животе. Перед ней стояло воплощение всех ее бунтарских страстей, от банданы до голых пяток. Наверняка он ездил на велосипеде, а не на дорогой роскошной тачке, как один небезызвестный демон.
– Это ваша ведьма-надзирательница! Она будет заботиться о вас, пока вы не отработаете свое наказание.
– Работа… не-е, давай без этого. Чересчур напряжно, – Владимир рассмеялся и хрюкнул.
– Прошу прощения? – закашлялась от возмущения сотрудница ведомства.
– Я свободный художник, я не работаю, – произнес он и пожал плечами.
У Бориса засветились глаза.
– А что ты делаешь? – заинтересовался он.
– Хороший бит на басу, дружище.
Борис, которому не нужно было дышать, чуть не задохнулся и бросился к Владимиру.
– Мой коллега Бен освоил искусство игры на ударных, а я с недавнего времени играю на электронном фортепиано со звуковыми эффектами. Для меня будет честью продемонстрировать тебе музыку двадцать первого века.
– А че ты так напыщенно трындишь?
– О. Э-э… Мы… могли бы вместе оттянуться, йоу? – Борис скривился, изо всех сил стараясь на минуту отгородиться от своей возвышенной манеры речи. Мона сама не знала, можно ли ей посмеяться над происходящим или Владимир станет новой большой проблемой в ее жизни.
– Оттянуться… так бы сразу и сказал! Во ты дурила странный. Из какого века они тебя вытащили?
– Ну, вскоре после смерти Тиберия Клавдия Друза мои родители вместе со мной, их первенцем, бежали в Германию и…
– То есть до усрачки старый… Сестричка, скажи-ка, а ты уверена, что это у меня проблемы с интеграцией? С его-то манерой выражаться? – Владимир хрипло засмеялся, но явно говорил не всерьез, и у Бориса так порозовели уши, что они стали похожи на очки вампира-хиппи.
– Прекрасно, прекрасно. Что ж, так как вы уже познакомились, пришло время отправляться в вашу новую квартиру. Гроб останется здесь, мы организовали новый. Еще на следующей неделе мы по почте пришлем все документы. До сих пор ждем ответа от вашей семьи, – сообщила госпожа Сабинсен.
Владимир подошел к стеллажу с кровяными консервами и подхватил упаковку из шести банок.
– В дорогу… – пробормотал он. – Реально жесть, народ. Кровь в банках. Круто. А дурь теперь в леденцах или как?
– В Германии это по-прежнему незаконно, – негромко объяснила Мона.
– Чтооооо? Мы почти десять лет провели на улицах за эту штуку, мирно протестовали, а пятьдесят пять лет спустя все равно ничего не изменилось?
– Я думала, протесты посвящались любви, свободе и миру? – Мона выгнула бровь.
– О да, конечно. И это тоже. Конечно. Это прежде всего.
– Теперь мы можем идти? – В голосе Сабинсен звучало раздражение, и даже Владимир смиренно вздохнул. С угрюмым видом он последовал за любительницей голубей, ведьмой и вампиром.
– По-моему, это выполнимо, – прошептал Борис Моне.
– Что? – спросила она.
– Ну, как бы это сказать? Я тоже в полной мере насладился временами хиппи. У меня должно получиться познакомить Владимира с нашим временем, мы говорим на одном языке – если ты понимаешь, о чем я. Конечно, я тогда больше увлекался панк-роком, но… Мир и любовь – то время стало расцветом вампиров перед тем, как мы заявили о себе. Соблазнить кого-нибудь перед вечерним укусом было чрезвычайно легко. Нужная доза в крови сразу создавала хорошее настроение и… – Он умолк, потому что Мона посмотрела на него так же укоризненно, как сотрудница ведомства. – Все было добровольно, – пискнул Борис и изобразил виноватую улыбочку.