И она ушла. А я остался ждать ее возвращения. Я знал, что она вернется, если не через два часа, то через два с половиной или три.
И она вернулась.
В номер вошла совсем другая Мона. С белым, как живот дохлой рыбы, лицом, с трясущимися руками. По ее телу то и дело пробегала дрожь. Она влетела в номер и упала в кресло.
— Ты же ушла, — напомнил ей я. — Только не говори мне, что ты уже вернулась. Очень уж коротким оказалось твое путешествие.
— Пожалуйста, — вырвалось у нее. Одно слово — пожалуйста.
— Что-то случилось?
— Сделай мне укол. Не могу без него, черт бы тебя побрал. Ты был прав, а я ошибалась. Сделай мне укол.
Я рассмеялся. Не из жестокости, не для того, чтобы показать, что я очень доволен таким исходом. Я рассмеялся, чтобы она окончательно поняла, что сидит на игле. Чтобы до нее дошло, раз и навсегда, теперь деваться ей некуда.
Я наблюдал, как ее корежит от боли, слушал ее мольбы и притворялся, что ничего не слышу. Смотрел, как она ползает по номеру в поисках шприца. Я его спрятал. И найти шприц она не могла. Потом я сам достал его и сделал ей укол. Наблюдал, как уходит боль, гладил ее тело, пока она не перестала дрожать. Затем нежно обнял, а она плакала в моих объятиях.
Мировой судья в Лас-Вегасе поженил нас. Он задал нам положенные вопросы, мы оба ответили на них утвердительно, после чего он объявил нас мужем и женой. Из «Дюн» мы перебрались в трехкомнатную квартиру в Северном районе. Мона перевела деньги в банк Вегаса и наняла брокера.
Я наладил контакт с одним здоровяком, который всегда сидит в кафе и пьет кофе. Каждые пять дней я привожу ему сто долларов, получая взамен капсулы героина. Каждые четыре часа делаю Моне укол — шесть капсул в день. Поскольку я — постоянный клиент, здоровяк отпускает мне капсулы по оптовой цене. Постоянным клиентам всегда предоставляются скидки, даже на запрещенные законом товары.
— Тебе тоже следует попробовать, — снова и снова говорит она мне. — Жаль, что я не могу рассказать тебе о своих ощущениях. Это нечто. Словно взрыв бомбы, сечешь? Давай, Джо! Взорви хотя бы одну бомбу счастья. Тогда хоть поймешь, о чем я толкую.
Странная жизнь в странном мире.
А вчера произошло следующее.
В четыре часа я сделал ей очередной укол. Расплавил героин, набрал его в шприц, поднял ее ногу и высматривал вену. Мона была уже на пределе. Еще пять-десять минут, и ее начало бы ломать. Но я нашел вену, вколол ей героин, и по ее лицу расползлась блаженная улыбка. А мгновением позже она отключилась.
Я вымыл ложечку и уже собрался убрать «готовальню», но вдруг неожиданно для самого себя взял капсулу с белым порошком и положил ее в ложечку.
У меня возникло желание уколоться.
Глупость какая-то. Не мог же я поддаться ее словам, ее советам проверить на себе, что же это такое. Я — не мальчишка, охочий до острых ощущений.
Поэтому я вернул капсулу в бумажный пакет, ложечку и шприц положил в «готовальню». Убрал и пакет, и «готовальню» в ящик комода и запер на ключ. Даже в Лас-Вегасе есть копы, ревностно соблюдающие должностную инструкцию. Поэтому я не оставляю героин на виду.
Я убрал все.
На время.
Но мысль эта по-прежнему не дает мне покоя, и боюсь, просто так она от меня не отвяжется. Никуда мне от этого не уйти. Возможно, произойдет это через день, неделю, а то и месяц. Она отправится в «путешествие» с блаженной улыбкой на лице, а я начну мыть ложечку и шприц.
А потом сделаю себе укол.
Не ради удовольствия. Не для того, чтобы наказать себя за содеянное. Не потому, что меня потянуло в наркоманы. Туда меня совсем не тянет.
Причина в другом. Может, я хотел разделить ее ощущения. Может, из-за того, что каждый новый укол героина уводил ее все дальше от меня. Не знаю. Но придет день, когда я уколюсь.
И тогда, думаю, у нас появится что-то общее. Что-то нас объединит. Этого я и хотел, не так ли?