– Тот, кто так распорядился, не знал, какую интересную тему я хотел бы обсудить!
– Но я знаю и все-таки настаиваю на том же. Меня назначили ухаживать за вами, и вы должны меня слушаться.
– Я вижу, ты в хорошем настроении, Матильда!
– Может быть… Мне только что выпало самое большое удовольствие за всю мою жизнь.
– И какое же?
– Я должна его скрыть от всех, и особенно от вас.
– Особенно от меня? Ну же, Матильда, прошу…
– Тише, отец, тише! Вам следует молчать. Но раз уж вам не хочется спать, позволите ли развлечь вас игрой на арфе?
– Но разве ты умеешь играть?
– О, музыкант из меня вышел весьма слабый! И все же, если вам предписана тишина на сорок восемь часов, я попробую развлечь вас, когда вы устанете от размышлений. Сейчас принесу арфу.
– Итак, отец, что мне спеть? – спросила она, возвратившись с инструментом. – Хотите послушать балладу о доблестном рыцаре Дурандарте, погибшем в славной битве при Ронсевале?
– Пой что хочешь, Матильда.
– О, не называй меня Матильдой! Зови меня Розарио, своим другом. Эти имена мне приятно слышать из твоих уст. Слушай же!
Она настроила свою арфу и заиграла так, что сомнений в ее превосходном мастерстве не могло быть. Мелодия, выбранная ею с безупречным вкусом, была тиха и печальна. Амброзио чувствовал, как напряжение в его душе ослабевает, сменяясь приятной грустью. Вдруг Матильда резко сменила тон, уверенной рукой извлекла из струн ряд громких, воинственных аккордов и запела старинную балладу на простой, но мелодичный мотив.
Это был рассказ о прекрасном рыцаре Дурандарте, который пал в печально известной битве при Ронсевальском ущелье. Семь долгих лет поклонялся он неприступной даме Белерме, а когда наконец ответила она на призыв его сердца, вражеский воин сразил доблестного Дурандарте. Умирая, он сожалел не о том, что смерть заберет его молодым, а о несбывшемся счастье с любимой. И он завещал своему родичу Монтесиносу вырезать из его мертвого тела сердце и отдать на хранение Белерме. Монтесинос, проливая горючие слезы, исполнил его волю и, не зная, как пережить тяжелую потерю, долго сетовал на то, что не погиб вместе с ним…
Амброзио слушал и наслаждался: ему не доводилось еще слышать столь гармоничный голос; не имея опыта светского пения, он дивился, как могут божественные звуки исходить не от ангелов. Но, услаждая свой слух, после первого же взгляда он не рискнул дальше услаждать взор. Девушка сидела напротив его кровати, грациозно склонившись над арфой. Ее капюшон слегка сместился, открыв алые губы, полные, свежие и влажные, и подбородок с ямочками, где затаились целые стайки амурчиков. Чтобы длинный рукав не цеплялся за струны, она сдвинула его до локтя, обнажив белоснежную руку идеальной формы. Амброзио не отважился смотреть дальше и сразу закрыл глаза, но опасно соблазнительный образ не исчез из его мыслей. Она виделась ему, украшенная всеми прелестями, какие могло создать его распаленное воображение. Уже увиденные им черты приукрашивались, а то, что еще оставалось скрытым, фантазия расцвечивала яркими красками. Однако о своих обетах и необходимости их соблюдать он не забыл и боролся с желаниями, содрогаясь при мысли об открывшейся перед ним пропасти.
Матильда умолкла. Опасаясь влияния ее чар, Амброзио притворился спящим, мысленно умоляя святого Франциска о поддержке в этом опасном испытании! Матильда же, поднявшись с места, тихо подошла к кровати и внимательно посмотрела на него.
– Спит! – сказала она наконец еле слышно, хотя аббат разбирал ее слова хорошо. – Теперь я могу любоваться им, не причиняя вреда; дышать в унисон с ним; я могу восхищаться его лицом, не вызывая подозрений в нечистоте и обмане. Он боится, что я введу его в соблазн нарушения обетов. Это несправедливо! Будь у меня намерение возбудить в нем желание, я не стала бы так тщательно скрывать от него тот облик… облик, который он ежедневно восхваляет…
Она умолкла, погрузившись в свои мысли, потом снова заговорила.
– Это было только вчера, лишь несколько часов пролетело с той поры, как я была дорога ему; он уважал меня, и сердце мое ликовало. Но теперь, о, как теперь все изменилось! Он смотрит на меня с подозрением, он требует, чтобы я удалилась навсегда, он, мой святой, мой кумир! Если бы ты знал, что я чувствовала, когда ты был при смерти! Если бы ты знал, насколько дороже ты стал для меня, страдая! Но придет время, когда ты убедишься, что моя страсть чиста и бескорыстна. Тогда ты пожалеешь обо мне и прочувствуешь все тяготы моих бед…
Голос ее задрожал, и она заплакала. Одна слеза упала на щеку Амброзио.
– Ах, я потревожила его, – прошептала Матильда и поспешно отступила.