Спать ему не хотелось; он отворил окно и долго глядел, как играют лунные лучи со струями ручья, протекавшего под стенами монастыря. Прохлада ночного ветерка и тишина позднего часа настроили Амброзио на печальный лад; он думал о красоте и чувствах Матильды, о тех наслаждениях, которые они могли бы познать вдвоем, если бы не оковы монашеского долга. Он полагал, что ее любовь к нему без поддержки надежды не будет продолжаться вечно; она, без сомнения, сумеет загасить свою страсть и обретет счастье в объятиях кого-то более удачливого. Он содрогался при мысли о том, как опротивеет ему монотонная жизнь в обители, когда «Розарио» уйдет; он вздыхал, думая о мире, навеки ему недоступном.
Внезапно громкий стук в дверь прервал его размышления. Церковный колокол только что отзвонил два часа. Аббат поспешил открыть дверь своей кельи и увидел послушника, запыхавшегося и чем-то испуганного.
– Поспеши, преподобный отец! – сказал он. – Поспеши к молодому Розарио: он очень просит увидеться с тобой; он при смерти.
– Боже милостивый! Где же отец Пабло? Почему он не с ним? О! Я так боюсь…
– Отец Пабло осмотрел его, но наука помочь ничем не может. Он подозревает, что юноша отравился.
– Отравился? Ах, бедняжка! Этого я и опасался! Но не буду терять времени, может, еще что-то удастся сделать…
В считаные минуты достиг он кельи послушника. Там он застал нескольких монахов, в том числе и отца Пабло, который, держа в руке чашку с лекарством, уговаривал Розарио выпить его. Другие просто дивились прекрасному лицу пациента, которое они видели впервые. Девушка выглядела сейчас еще прекраснее, чем всегда: бледность и слабость оставили ее, яркий румянец окрасил щеки, глаза искрились тихой радостью, но лицо выражало уверенность и решимость.
– Не мучайте меня больше! – сказала она брату Пабло, когда охваченный страхом аббат ворвался в келью. – От моей болезни у вас нет средства, все ваше мастерство тут бессильно, и я не хочу, чтобы меня лечили.
Завидев Амброзио, она встрепенулась:
– Ах, вот и он! Мне посчастливилось еще раз увидеть его, прежде чем мы расстанемся навек! Оставьте меня, братья мои; многое нужно мне поведать этому святому человеку наедине.
Монахи тотчас удалились, и Матильда с аббатом остались одни.
– Что ты натворила, безрассудная женщина? – воскликнул монах, как только дверь кельи закрылась. – Скажи, верна ли моя догадка? Я потеряю тебя? Ты сама себя погубила?
Она улыбнулась и взяла его за руку.
– Где же тут безрассудство, отец? Я отдала простой камешек и спасла алмаз. Моя смерть сохранит жизнь, ценную для мира, которая дороже мне своей собственной…Да, отец, я отравилась, но этот яд сперва попал в твою кровь.
– Матильда!
– Я не хотела признаваться тебе в этом, пока не настанет мой смертный час, но он уже настал. Ты ведь не забыл еще недавний день, когда укус сколопендры угрожал твоей жизни? Лекарь сдался, признав, что не знает, как удалить яд. Я же знала одно средство и не колеблясь воспользовалась им. Мы остались одни, ты спал; я сняла повязку с твоей руки, поцеловала рану и вытянула яд губами. Он поразил меня быстрее, чем я ожидала. Смерть моя близка – еще час, и я отойду в лучший мир.
– Боже всемогущий! – воскликнул аббат и бессильно опустился на кровать, но через минуту вдруг поднялся и посмотрел на Матильду с яростью отчаяния.
– И ты принесла себя в жертву ради меня! Ты умираешь, чтобы сберечь Амброзио! Неужели иного способа нет, Матильда? И надежды нет? Говори, о, говори же! Скажи, что твою жизнь можно продлить!
– Утешься, мой единственный друг! Да, есть средство, чтобы сохранить мне жизнь; но оно таково, что я не осмелюсь применить его. Оно опасно, ужасно! Жизнь будет куплена слишком дорогой ценой… если только не позволено будет мне жить ради тебя.
– Так живи для меня, Матильда, и я буду благодарен тебе! – Он схватил ее руку и страстно прижал к своим губам. – Вспомни наши недавние разговоры. Я теперь на все согласен. Вспомни, как ярко ты описывала единение душ; осуществим же его! Забудем про разницу пола, вопреки мирским предрассудкам, и станем друг другу братьями и друзьями. Живи, Матильда! Живи для меня!
– Амброзио, так быть не должно. Когда я думала и говорила так, то обманывала и тебя, и себя: я должна либо умереть сейчас, либо угаснуть от долгих мучений неудовлетворенной страсти. После нашего недавнего разговора темная пелена упала с моих глаз. Я более не поклоняюсь тебе как святому; твои душевные достоинства – уже не главное для меня; я жажду слиться с тобою. Женщина возобладала в моей душе, и я попала во власть неукротимой страсти. Забудем о дружбе! Это холодное, бесчувственное слово. Я сгораю от любви, невыразимой любви, и любовь должна быть мне ответом. Берегись же, Амброзио, ищи спасения в молитвах. Если я останусь в живых, твоим истинам, твоей репутации, заслуженной годами страданий, всему, что ты ценишь, придет конец. Я больше не смогу сражаться со своей страстью, буду пользоваться любыми возможностями пробудить твое желание, а значит, буду способствовать приближению твоего и моего бесчестья. Нет, нет, Амброзио, я должна уйти из жизни; с каждым ударом сердца я все больше убеждаюсь, что у меня остался лишь один выбор: насладиться тобою или умереть.