Тронный зал был не только огромен – он еще был шикарен в смысле украшений – все вокруг блестело золотом и драгоценными камнями: драпировка из красного бархата, канделябры со множеством свечей из дорогого воска, способных избавить от лучин небольшую деревню, рамы огромных картин – на одну из них, там, где был изображен Аэрон на коне в натуральную величину – Альфонсо даже засмотрелся, пока его не толкнули в спину, стимулирую к движению вперед. Если задрать голову, то там, высоко-высоко под потолком, можно было видеть, как болтаются люстры из драгоценного металла, но он голову задирать не стал – одной стимуляции ему показалось достаточно.
А вот трон у Аэрона вроде бы и был роскошным, где то, может быть, даже слегка красивым, в некоторых местах, но достаточно поистрепался и, видимо, уже порядком устал нести на себе ношу в виде королевской задницы. По правую сторону от короля, тоже на видавшем виды кресле, сидел толстый «его светлость» и казалось, спал, но Альфонсо показалось, что это только показалось. Что то нехорошее чудилось ему в глубине этой головы, прилепленной к слишком большому, для одного человека, телу.
С сидевшем по левую сторону Бурлилкой все было проще – тот прожигал Альфонсо взглядом, полным ненависти, смешанной со злорадством, причем пропорции этих чувств постоянно менялись, и из-за этого губы его то презрительно опускались, то злорадно поднимались.
Альфонсо дотолкали до нужного места, толкнули так, чтобы он упал на колени, где, по идее, он должен был склонить перед королем голову. Но он это сделать забыл, поскольку почувствовал резкое жжение в желудке, и отвлекся на него; момент был упущен а король уже нахмурился.
– Значит, Альфонсо дэ Этеда? – грозно спросил он.
– Да, Ваше величество, – робко ответил Альфонсо. Потом ему показалось, что голос его звучит слишком жалко и он внутренне собрался, сжал поплотнее губы и прямо посмотрел на Аэрона.
– Табличка, доказывающая твое право носить благородное имя, у тебя есть?
– Я потерял ее в битве с волком, Ваше величество.
– Значит, ты можешь быть кем угодно, откуда угодно, а имя твое может быть выдуманным?
– За меня может поручиться только моя честь, Ваше величество.
Аэрон хмыкнул, толстый издал звук, одинаково похожий и на фырканье, и на хрюканье, и на то, что он просто всхрапнул. Бурлидо же просто стукнул рукой – веткой по подлокотнику кресла:
– Ваше величество, разве Вы не видите, это демон Сарамона, в обличии человека, посланный расправиться с Вашим величеством и вашей семьей…
Альфонсо опешил. Толстый приоткрыл один глаз – наверное, тоже удивился сказанной глупости.
– Зачем тогда я всех спас? – озадаченно спросил Альфонсо, – легче было просто постоять в сторонке и посмотреть, как умирает вся королевская семья.
– Да, это как то глупо, – сказал Аэрон, – спасать кого то, чтобы потом убить.
– А потом чтобы судили за то, что спас не так, как надо было, – подумал Альфонсо.
–Ваше величество, Вы недооцениваете силы зла. О, они коварны – они не интересуются телом – им нужна душа, а какая душа чище, чем душа наместника Бога на земле – короля? Или – сразу три священных души? Посеять зерно зла в самое сердце веры, в священный сосуд религии, в души особ королевской крови, чтобы взрастить черный лес Сарамонова царства – вот их цель. Десять отважных воинов пали, в борьбе с черным волком, несомненно подосланным Сарамоном, и кто его прогнал? Причем один!
Бурлидо начал говорить проникновенно, медленно и тихо, но постепенно ускорялся, наращивал громкость голоса, привставая при этом с кресла, и в конце своей пламенной речи уже почти стоял.
– Этот коварный бес пришел забрать ваши священные души с помощью трав и заклинаний, и только спасительный огонь поможет нам, – проговорил он устало, словно обессилил и плюхнулся в кресло.
Звуки извне не проникали в тронный зал и по этому стало тихо – так тихо, что казалось, будто слышно как Аэрон думает. Но это, конечно, было не так – судя по скукоженному лицу Его Королевского Величества, тот терпел муки обгорельца, у него жутко чесалась спина и не было настроения судить кого бы то ни было, тем более, что при этом нужно было думать.
– Впервые мне приходится проводить столь странное судилище, – брезгливо сказал он, – с одной стороны – ты спас всю королевскую семью, с другой – ты нанес тяжкое оскорбление мне, когда волочил за конем словно разбойника. Что скажет первый королевский советник?