Сказавъ это, она пристально-пристально стала вглядываться въ лицо его. Елецкій не поразился. Онъ ждалъ этого извѣстія, и оно даже было ему на руку; поэтому ему не представило большого затрудненія самымъ любезнымъ тономъ отвѣчать ей:
— Вотъ какъ! Ну, что-жъ, дѣло хорошее… Позвольте васъ поздравить съ симъ важнымъ и радостнымъ для вашего материнскаго сердца событіемъ. А Вѣрѣ Андреевнѣ могу я принесть свои поздравленія?
Промзина изумленно смотрѣла. Совсѣмъ не такого эффекта ждала она отъ своихъ словъ.
— Спасибо вамъ, батюшка, — проговорила она:- Вѣрѣ сегодня что-то нездоровится, голова что-ль тамъ, прилегла она, заснула… ну, да что-же, ничего, въ другой разъ поздравите.
Елецкій смутился, дѣло начинало портиться. По тону ея голоса и нѣсколько уже зная ея характеръ, онъ видѣлъ, что теперь, на этотъ разъ по крайней мѣрѣ, ничего не добьется, что Вѣру она отъ него спрятала и ни за что не покажетъ. Неужто уходить съ пустыми руками! конечно, черезъ прислугу можно будетъ ей доставить цидулку — дѣло не новое, давно знакомое; но хлопоты, проволочки! Между тѣмъ непремѣнно, вѣдь, ему нужно нынче-же видѣть Вѣру. Какъ-же тутъ быть? Спорить со старухой нечего и думать!..
Онъ пробовалъ было остаться, надѣясь, что Вѣра какъ-нибудь найдетъ возможность выйти въ гостиную. Но Промзина не церемонилась и прямо объявила ему, что хотѣла бы оставить его обѣдать, да нынче-де у нея хлопотъ по горло и она надѣется, что онъ на сей разъ извинитъ ее.
Едва скрывая свое раздраженіе, Елецкій всталъ и простился. Онъ вышелъ на улицу и раздумывалъ, что бы такое теперь предпринять, какъ вдругъ передъ нимъ очутилась Вѣра.
— Радость моя! ты ли?! о, да какая-же ты умница! — чуть было громко не крикнулъ онъ.
— Скорѣе, времени нѣтъ, я заперла мою комнату… будетъ стучаться… подумаетъ, что сплю; но я должна спѣшить… Ну что, что она тебѣ говорила?.. — почти задыхаясь, шептала Вѣра.
— Да что?!.. — съ хорошо сыграннымъ отчаяніемъ проговорилъ онъ. — Я пріѣхалъ просить руки твоей, но не успѣлъ и заикнуться о семъ, какъ твоя мать объявила мнѣ о твоей помолвкѣ… Вѣра!.. неужто все кончено?.. ужели я долженъ разстаться съ тобою на вѣки?..
— Что-же дѣлать!? — едва сдерживая рыданія, проговорила она.
— Бѣжимъ, теперь-же… сію минуту…
Она пошатнулась, она чуть не упала и схватила себя за голову.
— Нѣтъ, никогда… лучше смерть…
— Никогда!.. Вѣра, одумайся!.. ты и себя, и меня губишь. Не на позоръ я зову тебя! ты знаешь, что мать твоя непреклонна… бѣжимъ, и если не сейчасъ, такъ нынче же вечеромъ… я все приготовлю. Мы обвѣнчаемся здѣсь, въ Петербургѣ, а потомъ, этою-же ночью, будемъ уже далеко…
Вѣра схватила его за руку; быстро освѣтилось лицо ея новымъ выраженіемъ и въ выраженіи этомъ уже не было прежняго ужаса, горя и муки.
— Правду ли говоришь ты? можешь-ли поклясться, что меня не обманешь? что нынче-же мы будемъ обвѣнчаны?
— Такъ ты, значитъ, считаешь меня обманщикомъ, не вѣришь?!.
— Нѣтъ, вѣрю, вѣрю! Ахъ, что-же мнѣ дѣлать?.. я не виновата… за что она хочетъ погубить меня… Милый, я согласна!
Радостно взглянула она на Елецкаго. Въ этомъ порывѣ довѣрчивой любви Вѣра была прелестна.
— Ровно въ десять часовъ я буду ждать тебя здѣсь, у этого угла, все будетъ готово, не обмани же…
Она кивнула ему головой, еще разъ взглянула, улыбаясь сквозь слезы, и быстро исчезла въ воротахъ дома.
Ея предположеніе оправдалось. Марья Степановна, въ своей близорукой самоувѣренности, ничего не подозрѣвала. Убѣдившись, что дверь въ спальню дочери заперта и что Вѣра не подаетъ голосу, она ушла на другую половину квартиры.
«Всю ночь и все утро ревѣла, видно, заснула; ну, и пускай спитъ, успокоится… Эхъ, глупость-то дѣвичья! потомъ сама же спасибо скажетъ, знаю же, вѣдь, я, что дѣлаю», подумала, какъ и всегда довольная собою, Марья Степановна.
Довѣренная горничная поджидала Вѣру — все шло благополучно.
VII
Если-бы Марья Степановна была наблюдательнѣе, да не была на этотъ разъ такъ поглощена всякими хозяйственными заботами и соображеніями, она, конечно, замѣтила бы то странное состояніе, въ которомъ находилась Вѣра. Не отчаяніе то было, не горе, а волненіе и безпокойство. Вѣра не знала, куда дѣваться, металась изъ комнаты въ комнату, поминутно подходила къ часамъ; лицо ея то блѣднѣло, то краснѣло, глаза очень часто останавливались на матери не то съ упрекомъ, не то съ мольбою.
Наконецъ, она не вытерпѣла, у нея мелькнула слабая надежда, что можетъ быть мать сжалится надъ нею, не принудитъ рѣшиться на крайній шагъ, казавшійся ей страшнымъ и въ то-же время неизбѣжнымъ. Она кинулась на шею Марьѣ Степановнѣ и залилась слезами.