Теперь её руки в темноте обвились вокруг него, она прижала свое влажное лицо к его лицу.
– Ты вернул Саметомо из самого сердца преисподней! Ты вернул мне мою жизнь! Я не думала, что смогу любить тебя сильнее, чем любила до сих пор, но, оказывается, любовь может становиться глубже, подобно просвещённости.
– А я люблю тебя всё сильнее с каждым днём и с каждой ночью, – сказал Дзебу, крепко обнимая её.
В дверь спальни постучала служанка.
– Госпожа, вестник из Хакаты спрашивает шике Дзебу.
– Они уже даже не притворяются, будто не знают, что ты здесь, – сказала Танико. – Боюсь, наша любовь уже ни для кого не секрет.
Вестника прислал Миура Цумиоши. Хотя в бухте Хаката всё ещё бушевал шторм, оборонные войска решили начать атаку на прибрежный плацдарм монголов в Хакате. Вчера они видели неисчислимые толпы монголов и китайцев, плывущих к своим джонкам в страхе, что флот, отступающий перед тайфуном, оставит их. Переполненные джонки переворачивались вверх дном, некоторые становились полем битвы, когда находившиеся в них старались не пустить туда больше никого. Оставшиеся на берегу пускали стрелы и даже ракеты из осадных машин в своих уходящих товарищей. Сообщение гонца напомнило Дзебу о бегстве Такаши при Итиноте. Теперь на плацдарме монголов не много людей, и он легко уязвим, Никто не знает, что случилось с монгольским флотом. Когда шторм утихнет, они могут вернуться. Наступило время уничтожить их силы на суше. Возможно, удастся склонить монголов в Хакате к сдаче в плен, и Дзебу был нужен, как один из немногих воинов, говорящих по-монгольски.
Его доспехи, подумал он, скорее всего, пропали среди обломков кораблекрушения в лагере Хакосаки. Танико помогла ему найти старые латы и наплечники, а также нагинату в хорошем состоянии в арсенале губернатора Дацайфу. Дзебу надел соломенную шляпу и соломенный плащ. Он попрощался с Танико и поскакал с гонцом на запад.
Ранним утром, в час Лошади, самураи прислонили длинные лестницы к блестящим от влаги черным камням стены, окружающей Хакату, и полезли на них. Захватчики пытались слабо обороняться, бросая камни и метая копья в карабкающихся воинов. Но было слишком поздно. Перед Дзебу промелькнула молниеносная схватка на верху стены, вскоре после этого ворота распахнулись, и несколько сотен самураев, собранных Цумиоши для этого штурма, тяжело топая по грязи, вошли в разрушенный город.
Внутри все было серо-чёрным от пепла. Пожар сровнял город с землей. Среди обугленных обломков кое-где поднимались остатки стен и почерневшие каменные статуи. Первая встреченная ими группа захватчиков при их приближении бросила оружие и опустилась на колени под ливнем. Самураи взмахнули мечами и ожидали приказа начать отрубать головы. Дзебу допросил человека средних лет, чьи промокшие от дождя халаты, похоже, когда-то были роскошной боевой одеждой. Они китайцы, сказал он Дзебу. Их силой заставили прийти сюда, пригрозив смертью им и их семьям, У них нет причин для ссоры с благородными воинами Страны Восходящего Солнца. Они молили о милосердии.
– Мы всегда убиваем пленных, – сказал Цумиоши, когда Дзебу попросил его оставить китайцев в живых.
– Они не по своей воле подняли оружие против нас, – сказал Дзебу. – Истинный самурай сострадает несчастным, а эти люди оказались здесь по воле злой судьбы. Эти китайцы – умелые, трудолюбивые и цивилизованные люди. Их убийство принесет огромный ущерб!
– Короче, – сказал Цумиоши, – из них выйдут хорошие рабы. Бакуфу имеет слишком мало земли, чтобы преподнести её в награду нашим победоносным воинам. Вместо земли мы преподнесем им бесплатную рабочую силу. Возьмите их и отведите в Хакосаки.
«Я не это имел в виду, – подумал Дзебу, – но жизнь на таких условиях для этих людей лучше, чем немедленная смерть».
Тела валялись везде. В грязной пепельной жиже в них трудно было разглядеть что-то человеческое. Гражданских было мало, потому что при приближении монгольского флота большая часть населения портовых городов была эвакуирована. У многих мёртвых самураев были сорваны доспехи, руки связаны за спиной, а тела покрыты ранами от монгольских стрел, причем сами стрелы были вытащены. Бойня, учинённая над их беспомощными товарищами, привела самураев в ярость, хотя сами они поступили бы точно так же с любыми пленными монголами.
Было взято в плен несколько сотен корейцев. Они ещё более громко обвиняли своих монгольских повелителей. Оставшиеся в живых монголы, сообщили они самураям, собирались держать последнюю оборону на западной стороне разрушенного города, близко к воде, на случай, если флот вернется.