Монах

Щепетнов Евгений Владимирович Монах

Искусственных слез нам хватает но вроде

Надо плакать, а мы улыбаемся,

Может быть, эти роли нам не подходят

И зря мы так сильно стараемся..

Честно, плачут лишь те, кто ломает и строит,

Я прошу - ведь сценарий писали вы, -

Пообещайте, что наши герои

В конце останутся счастливы!'

Валентин Стрыкало.

Пролог

Андрей стоял и смотрел, как над младенцем заносят кривой вороненый нож. Верёвка больно врезалась в кисти рук, он попробовал шевельнуться, но чуть не упал — ноги тоже были плотно связаны.

Ребёнок заливался плачем, а толпа радостно ревела:

— Бей! Бей! Бей!

Крик ребёнка оборвался, и исчадье показал толпе окровавленные руки, потом провёл ими по своему лицу, оставляя кровавые полосы. Все ещё громче заревели: Саган! Саган! Саган! В толпе начали срывать с себя одежду, голые прихожане скакали возле алтаря Сагана и совершали неприличные действия.

Затем исчадье повернулся к монаху и сказал:

— Теперь твоя очередь отправиться к нашему Отцу! Ты будешь служить ему, ползать у его ног, вылизывать плевки, проклятый боголюб! Что, страшно, ничтожество? Ну где твой Светлый Бог, чего он тебя не защищает?

Глава 1

Утренний колокол, как всегда, прозвучал в пять утра. Андрей поднялся со своей узкой койки, не позволяя себе валяться ни секунды больше, чем положено, натянул рясу и поспешил в храм. Обычная утренняя молитва, потом Божественная литургия, и вот уже грядки с взошедшими огурцами.

Андрею нравилось это послушание в огороде, он выдёргивал стебли сорняков, пробивавшиеся из навоза, в котором торчали огуречные всходы, и думал: "Сколько я здесь? Три года? Да, сегодня будет уже три года. Вряд ли кто-то меня ищет — за эти годы сменились правительства, одних олигархов разогнали, появились другие…а я всё в этом монастыре. Однако юбилей!"

Он усмехнулся, потом посерьёзнел, худое, скуластое лицо обострилось, и его мысленному взору снова предстала картина: в прицеле винтовки лицо мужчины, мягкое нажатие на спусковой крючок…голова мужчины разлетается, и брызги крови заливают выбежавшую маленькую девочку, которая смотрит на мёртвого отца. Она страшно кричит — ему не слышно крика, только в прицеле видно, как широко разевается её маленький рот.

Он бросает свд и уходит с крыши. На душе у него погано, а на его счёте в банке прибавится сто тысяч долларов.

Ему нет оправдания, он знал это. Все двадцать лет жизни, из тех сорока трёх, что пока что отпустил ему Господь, он убивал и убивал людей.

Вначале — на войне, на которую попал молодым парнем из глухой деревни.

Ему нравилось в армии — если в деревне ему надо было много работать за грошовую зарплату, и, в конце концов, спиться и сдохнуть где-то под забором, как его отец, то в армии, надо было только исполнять приказы командиров, и умело убивать людей.

Да и людей ли? Они не были людьми — так, мишени, в прицеле винтовки. Ему было интересно — хлоп! И цель погасла. Как в тире. Подкрался к противнику, резанул ножом по горлу — труп.

Скоро он достиг большого умения в уничтожении врага, его заметили и послали на специальные курсы — курсы диверсантов. Учили владеть всеми видами оружия, управлять транспортом, уметь маскироваться и втираться в доверие — с одной целью — убивать.

Государству всегда были нужны умелые убийцы, во все времена. Вякнул что-то лишнее журналист — отрезать ему голову. Предприниматель поднял голову — срезать её. Политик мыслит неправильно, антинародно — сделать так, чтобы больше не мыслил совсем.

А ведь кроме этого есть и личные интересы — ведь столько людей мешают жить! Мешают зарабатывать… Андрей не помнил уже, как и в какой момент он стал не солдатом, а наёмным убийцей — наверное, с тех пор, когда ему начали платить за ликвидации.

В армии всё было проще — приказали — убил — выпил — лёг спать. Ну и вариации — пожрал, потрахался… Тут же было сложнее — в мирной жизни ликвидатора надо было ещё заинтересовать, чтобы работал лучше. И его заинтересовывали.

К сорока годам он обладал круглым счётом в банке, десятью ранениями — восемью лёгкими и двумя тяжёлыми и грузом воспоминаний.

У него не было ни семьи, ни друзей — он, при такой жизни не мог позволить себе завести семью, или сблизиться с кем-то настолько, чтобы он стал другом. Ведь дружба подразумевает отсутствие лжи, семья — какую-то стационарную точку для проживания, а это приводит к уязвимости, и как следствие — к гибели.