* * *
Монах, тем бесом совращённый,Того не ведал, что творил,Но по упрямству убеждённый,Считал, что праведностью жил.Ложился он с заходом солнца,Изведал тяготы труда,Сидел часами у оконца,Приливы чувствуя стыда.Он слушал проповеди вяло;Что предвещал грядущий день? —Едва лишь только рассветалоБродил по келье словно тень —Одолевали ведь сомненья…Надеждой душу согревал,Приятны стали наважденья,Хотя умело их скрывал.Какие видел он картины?Быть может, дальние края?Иные зреют для чужбины,Для изнуряющей кручины…Здесь уточнять не стану я.Хочу напомнить о морали,Хочу сказать: Всё это сон!О, нет конца моей печали…Я сам немало удивлён.В нём измененья проявлялись,Но их в себе не замечал,Их не на шутку опасались,(О том монах не раз слыхал.)
* * *
Шли тихо годы заточенья.Где опыт жизненный его?Всю глубину опустошеньяОн не изведал своего.Он вёл себя богоугодно:Иконы, чётки перед ним…Сентиментальностью раним,В нём чувство долга превосходно.
* * *
Не стану клясться головой,Помог ли тут обычный случай?Рассказ, читатель, слушай мой,Себя догадками не мучай.
* * *
Так вот, несчастного, она(Стрела дана не зря Амуру)Лишила ангельского сна;Как тут не вспомнить времена,Когда прекрасную ЛауруПетрарка воспевал в стихах,Её взываю к жизни прах…Я говорю её словами,Она как будто бы меня,Целует жаркими устами…Но перейду, пожалуй, яК своей истории начальной(Назвать её нельзя банальной)На то достаточно причин;Их, несомненно, я откроюС манерой чисто деловою;Потрачу вечер не один,Коль надо, я, на поясненье.Во мне искать ли самомненье?
* * *
Монах естественней казался,В её отсутствие грустил,Открыто чувствам предавался,Боюсь сказать, что… полюбил.То ли от жизни он устал?Иль жертвой стал воображенья?Но только Бог чего-то ждал,Чтоб суть рассеять заблужденья.
* * *
Ах, там, где водятся плуты,Обычно боли головные;Их трудно разгадать финты;Насмешки, хоть и озорные,Невольно могут оскорбить.Их мимоходом обронитьСпособен каждый к сожаленью;Ответ звучит по настроенью.
* * *
Слепец прозреет постепенно…С него покров сняла она;Стал понимать, что жизнь бесценнаИ, что печально, лишь одна!В браваде глупой он своейИзображал себя героем;Не представлял себя изгоемДо наступленья тяжких дней.Под впечатлением виденьяВ ночи он часто бормотал,Ловил часы уединенья,Дрожа всем телом от сближенья,Но перед ним не отступал.
* * *
Сурово море бытия!Оно несёт погибель многим,И он пошёл путём пологим,Надеждой светлою живя.Не отвергая всё земное,Заблудший, тешился мечтой…Он взором небо голубоеЛаскал улыбкою чудной.Ещё одно, увы, несчастьеОн мимоходом приобщил:D'Anjou будило в нём пристрастье;(Черту стыда переступил.)Вино не только расслабляло;По волшебству оно впервой,Похоже, совесть заглушало,Мажорный подарив настрой.В нём зарождался вкус гурмана,Стремился к тайне женской он…Играя часто роль султана(Он содержанье знал корана),Не рассуждал как Цицерон.Он не испытывал тревогиЗа вольнодумие своё;Ему привиделись чертоги,Где обитали полубогиВ бесценном образе её.
* * *
Свою любовь, ища впотьмах,(Не утаить в мешке ведь шила)Преображался на глазах,Повёл себя как вертопрах;Его всё это не смутило.Так становясь вернейшим другомВеселья, женщин и вина,Связал себя порочным кругом,Где лишь фантазия одна.С улыбкой хитрой донжуанаОт счастья птицею порхал,Но голос разума молчал —Другого нет как будто плана.В таком, известно, состояньеГрехов уже не перечесть…Я ж перейду на одеянье,Приметы скромности в нём есть.