Я что, плачу?
- Твои слезы, Дина, это тоже русло Великой Чек-Ре. Она сейчас омывает твои шрамы, она делает тебя сильной, она дарит свободу, Она витает в воздухе, в каждой молекуле кислорода, проникает в ноздри, спускается в легкие, наполняет тебя силой.
Я падаю на пол, Нилад делает рывок навтречу, но вовремя останавливается. Сейчас ко мне нельзя прикасаться, Сейчас, как и после любого приступа окаменения, я чувствую себя, словно путешествовала в бетономешалке с одного конца Острова на другой.
Он сидит рядом, соблюдая дистанцию, но так, чтобы я видела его руки. Они скользят над полом, вычерчивая тенью на плоскости мягкие волны.
- дыши, Дина. Дыши спокойно. Войди в эту реку... ты больше твоего камня... ты можешь дышать...
-
Глава 3. Часть 2. Сольвэ
"Все, уехали. Можешь шуметь. Что, уже неохота? Дурень ты, Рыжий, забыл, что люди творят? Мало тебе жестянок на хвосте? Ну, ну, не смотри так, я тебя спас, между прочим. Дрова-то потеряли, придется за ними еще раз , по темноте. А ты останешься в келье, будешь там лежать и ждать. Вот так. Понял?
Чего дергаешься? Лежи и слушай. Когда мы еще так поговорим, нос к носу. Мне уже скоро в летаргию. Буду лежать полгода, вспоминать наши дни.
Вот скажи, вот ты свой сольвэ, свой самый счастливый день помнишь? Тот, что все вспоминают перед смертью? Нет, ты не умираешь, это я просто... Вот Нилад, например, может зайти в твою голову, как в реку и найти в ней сольвэ. Я так не умею. Поэтому приходится варить Зелье Забвения. Что воротишь нос? Вспомнил запах? Ну воняет. Зато каков результат! Ни один из выпивших в Судную Ночь не вернулся ко мне.
Что рычишь? Шорохи? Это наши. Кошку погнали. Развелось их в последнее время. Оголодалые, злые. Но и вы тоже хороши. Какого лешего надо было тогда в драку лезть? Да, я тоже не их не люблю, но у меня оба глаза пока целы. А у тебя месяц бельмо не проходило, помнишь? Нет?
...Ну а что ты помнишь, балбес? Может, тот миг, когда избавился от щенячьей слепоты и впервые увидел теплый живот, блестящий сосок, мамкину морду? Нилад говорит, что глаза матери люди вспоминают чаще всего. Но то люди... У собак другая память. Какими были глаза матушки я не помню. Отца тоже не помню. Хотя, может, это и к лучшему. Во время пожара они, наверное, кричали.
...Зато помню, как лопается кожа. Быстро, глухо, щелк, щелк . Помню, как хотелось воздуха, а вокруг гарь и пламя. Все сгорели. Помню большие руки, как они вырывают меня из пекла. И как рухнула крыша, А я лежал в телеге, хотел плакать, а не мог. Только кашлял. Придется выпить много Зелья Забвения, чтобы забыть это.
Ну, ну, не скули, не собираюсь я ничего пить.
Какой дорогой пойдем? Торговой, или через кладбище? Ежели торговой, - до темна не успеем. Через колодец пойдем? А ведьму, что в нем живет, не боишься? Нет? Ну ладно, сейчас отдохнем и пойдем.
...Выходили меня тогда. В монастыре. Помню, как все время мерзли ноги. И пахло прелой соломой. Помню, как впервые увидел отпечатки ступней какого-то святого возле дождевого колодца. Меня тогда охватила дрожь благоговения. Все думали - от встречи со святыней. А я дрожал от встречи с Чек-Ре. Да, пожалуй, встречу с Вечной Рекой мне не забыть. Я еще ничего не знал о ней, но вблизи колодца всегда дышалось легче. И голод отступал, и как-то становилось спокойно. Как дома. А братья ничего не чувствовали. Посмеивались надо мной. Такими глупыми были. Мы все. Джакомо, Роберт, Бальтазар. Я тебе уже рассказывал о них, помнишь?
Ну, отдохнули, идем дальше.
Все хочу о светлом, а не выходит. Устал я. Все мы устали. Ничего, скоро уже придем. Будешь сегодня спать на моем матрасе. Как щенком спал, да.
Помнишь, как нес тебя за пазухой из деревни? Ты все время лизал мою шею а я рассказывал про драконье озеро. Всю дорогу рассказывал, покуда ты не уснул. А когда проснулся - нагадил прямо в постель.
Ладно, согласен, не самое светлое утро.
Просто, когда я говорю ты не дрожишь. Если так, я буду говорить дальше.
Что скулишь? Не помрешь ты сегодня, не бойся.
Что мы еще можем вспомнить?
О, знаю. Как мы бежали. Я тогда только набрался силы после пробуждения. Из Скелей принесли кашу. Первая жена Бахтына, он тогда еще в силе был, старостой работал. Сейчас старик совсем, болеет. А тогда он часто ко мне ходил, с осени сына высылал лежурить у кельи, чтоб знать, как проснусь. И вы тоже ждали меня. Вы-то как узнавали? И вот принесла она кашу, - перловую, с маслом, полный котел. Мы ели вместе. Так тихо было, помню. Ни птиц, ни людей, ни ветра. Ничего. Только вы чавкаете. А потом пошли насобирать дров. Лес только начал редеть. И солнце сквозь ветки, - аж глазу больно. И воздух такой. Как бальтазарово вино. Крепкий, сладкий, душистый. Я еще не отошел от спячки, тело деревянное, все скрипит. А вы скачете вокруг, лаете, будто бога разбудили. А я иду, шаги не считаю, чувствую себя... нет, не богом, но кем-то другим, молодым и хорошим. И вдруг побежал. И вы рядом. След-в-след. Быстрее, быстрее, горло горит, ноги печёт, ветки по лицу. И вы рядом, как тени, как стрелы, то вперед, то ко мне, то в листья, то в лужу, бросаетесь на грудь, рвете когтями свитер, и так зубами за ноги, не больно, легко. Оглянуться не успел - мы уже на самой вершине. А я и не был там с тех пор как... Ну, с тех самых.